Не дыша, все сгрудились около Миши, пока он осторожно вскрывал ящик, тщательно вынимая и откладывая в сторону тонкие гвоздики.
Сверху лежало письмо:
"Дорогие ребята! - писали незнакомые друзья.- Наша учительница Мира Николаевна рассказала нам, какую вы затеяли интересную выставку и что у вас не хватает бумаги и красок. С бумагой у нас тоже плохо. Но мы устроили сбор и посылаем вам всё, что набрали. А красок, конечно, мало. Напишите нам, как пройдет выставка.
С пионерским приветом 4-й отряд 7-й школы".
Бумага была разная: и листочки, вырванные из тетради, и куски обоев, и почтовые листики, и два куска великолепной плотной белой бумаги. Краски были только трех цветов: черная, синяя и зеленая.
- Ну, теперь действуй,- сказал Саша Алеше, передавая ему ящичек. А Алеша растерянно смотрел на три кружочка краски, лежащие у него на ладони, и глаза его медленно наполнялись слезами.
- Без красной и желтой мне ничего не сделать,- протянул он жалобно.
Ребята снова приуныли.
На помощь пришла Власьевна.
- Забеги ко мне, Чижик, завтра с утра. Может, горю вашему и поможем. Баночек мне собери побольше да передник подвяжи.
Таня чуть свет побежала к Власьевне. В сторожке уже топилась печь, на столе шумел самовар. Власьевна в большом рабочем переднике, стоя на лавке, срывала с вязки крупные луковицы.
- Лови, Чижик!
Круглые луковицы, блестя шелковыми боками, словно мячики, летели сверху в ладони Чижика.
- Клади на стол. А теперь очищай луковицы, а я в кладовушку побегу.
Таня чистит луковицы, и слезы набегают ей на глаза, в носу щиплет-щиплет. И смешно, и досадно.
Вот уже белые, словно яички, лежат луковицы на столе. Таня смахивает шелуху в передник и направляется в сени. На пороге она сталкивается с Власьевной. Та, как Дед Мороз, заиндевевшая, румяная, а в руках какие-то ветки, травинки.
- Ты куда, Чижик, не одевшись, бежишь? Мороз лютой!
- Да я только в сенцы, шелуху выбросить,- бойко отвечает Таня.
Власьевна грозно хватает Таню за плечо.
- Стой! Шелуху?! Люди добрые, она шелуху побежала выбросить! Клади на стол!
Таня испуганно высыпает на стол груду шелухи. Власьевна кладет веники, сухие пучки, ветки. Некрасиво стало на столе. Таня недоуменно поглядывает и молчит.
- Ведь из этого и будем делать,- говорит Власьевна и перебирает венички и шелуху.
- Из этого?
- Ну, конечно.
- А что будем делать? - окончательно теряется Таня.
- Да краску же!
"Ну и ну!" - Таня недоверчиво мотает головой.
- Не верится? Вот гляди: вот зверобой-цветок, в поле растет, желтенькие цветочки такие. Из него будет красная краска. А вот это конский щавель. Хороша трава - и от боли в животе помогает, да и краску нам дает коричневую. А из луковой шелухи желтую изготовим. А ты "фыр-фыр!" побежала выбрасывать!
Таня сконфужена.
- Ну, за дело берись!
Таня заметалась по кухне, помогая, а может быть, и немного мешая Власьевне. Она толкла в ступке какие-то корешки, растирала цветочки зверобоя, засыпала в котелок шелуху.
Закипели в печке настои в банках и баночках. Власьевна мешала их, подливала какие-то снадобья, нюхала, смотрела на свет, даже пробовала на вкус. Двери на улицу пришлось распахнуть,- из них клубами валил синеватый пар.
Алеша, Саша и Миша стояли у крылечка, не решаясь зайти в сторожку.
Поздно вечером Власьевна прогнала Таню.
- Иди, иди уже, больше тебе здесь делать нечего. Теперь она до утра выпариваться будет.
- Кто "она"?
- Да краска же.
Таня с сомнением посмотрела на белые ободранные луковицы, на сушеную травку и пошла домой. Ребят у крыльца уже не было.
А утром, перед звонком, Власьевна зазвала к себе Алешу, и он вышел от нее сияющий, держа три стаканчика, полные чистыми и яркими красками красной, желтой и коричневой.
* * *
И вот настал День Красной Армии.
Выставка в трех классах школы была готова уже накануне. Елена Павловна сама сбегала к Ивану Евдокимовичу, пригласила от имени школы все правление колхоза, весь сельсовет. По правде сказать, взрослые посмеивались, отмахивались от ребят.
- Ну что вы там навыставляли!
- Куда еще я пойду!
Но на другой день все были настроены празднично. Утром в читальне слушали по радио приказ по армии и флоту. То и дело переводили глаза с приемника на карту, а около карты стояла Галина Владимировна и перекалывала красные флажки. И флажки заалели в Чехословакии, в Венгрии, в Германии.
И чем больше становилось флажков в освобожденных странах, тем больше радовались люди, тем ярче, казалось, светило солнце.
Колхозники подходили к карте, огрубевшими от работы пальцами вымеряли,- много ли осталось до Берлина.
- Нет, немного, немного, товарищи,- говорила Галина Владимировна.
Можно ли было после этого отказаться, когда Марья Дмитриевна пригласила:
- Школа просит вас посетить выставку в честь Красной Армии, устроенную четвертым классом под руководством Елены Павловны.
Конечно, конечно, все пойдут.
И колхозники пошли в школу.
У дверей каждого класса, подтянутые, серьезные, стояли навытяжку мальчики в красных галстуках, приветствуя гостей пионерским салютом.
В классах колхозников встречали девочки, водили по выставке, объясняли. Взрослые входили, посмеиваясь, снисходительно улыбаясь, а потом переставали смеяться.
Тут действительно было на что посмотреть.
В первом классе была представлена наша Родина. Висели на стенах картинки из жизни разных народов СССР. Стояли на столах макеты тундры, тайги, степной полосы, юга.
Неслись по белому полю, мимо крохотных кожаных чумов, нарты, запряженные оленями. Пальмы раскачивали бумажные листья. Белые украинские хатки лепились вокруг светлого пруда, сделанного из обломка зеркала.
А во втором классе ребята рассказывали о Красной Армии и партизанах. Зенитки поднимали вверх деревянные дула. Дзот из еловых веток, засыпанный песком, грозно смотрел своими амбразурами. Собаки везли в спасательной лодочке раненого бойца. Радист устанавливал походную рацию. По еловым лесам пробирались партизаны.
В третьем классе, гордые и счастливые, хозяйничали девочки.
Тут была выставка подарков, которые ребята посылали на фронт. Аккуратно подрубленные платочки, собственноручно связанные варежки, шарфы, носки и великое множество кисетов. На этих скромных мешочках, вышитых девичьими руками, расцветали невиданные цветы, летали птицы, виднелись ласковые слова: "Дорогому бойцу от Нюры", "Привет герою", "Кури на здоровье"... Родители хвалили, удивлялись и даже стали немножко хвастать.
- Ты погляди-ка, Ивановна, это моя делала. Ах, шут ее возьми, я и не знала, что она такая мастерица!
- Да, хорошо. А мои-то, видела,- во втором классе какую крепость сделал?
- А я-то свою всё жучила-жучила: "Что ты всё в школе после уроков болтаешься?" А она, оказывается, вот что!..
Давно уже ребята не видели таких ласковых взглядов, дружелюбных шлепков. Давно уже отцовская рука, занятая работой, не опускалась товарищески на ребячьи плечи.
А в последнем классе замирали все разговоры: тут на стене, украшенная еловыми ветвями, висела Алешина картина.
Девушка Зоя стояла у виселицы белая, как сугробы у ее босых ног, легкая, как березка за ее плечом. И нежные подснежники вырастали из сугробов, лаская ее ступни, а темные враги отступали угрюмо под строгим и смелым ее взглядом.
Женщины всхлипывали, глядя на картину, и, не стесняясь, вытирали слезы.
А колхозный кузнец, богатырь Василий Никанорович, обнял внука за плечи и, прижав к себе, сказал ему задумчиво:
- Вот ты у меня какой вырос, Алешенька. Молодец! Теперь верю. Дело у тебя в руках!