Так говорил внук Тосикагэ, заливаясь слезами. Медведи тоже плакали. Выслушав его, они отказались от своего свирепого умысла и, тронутые примером сыновней любви, оставили мальчику дупло, а сами, с двумя медвежатами, ушли на другую вершину[139].
Получив во владение дупло, мальчик ободрал кору с деревьев и расстелил везде мох. Явился отрок, который раньше выкапывал батат, и расчистил всё вокруг дупла. Перед деревьями забил родник. Отрок прокопал русло, и по нему побежала прозрачная вода. Мальчик был очень доволен. Придя домой, он сказал матери:
— Давай-ка перебираться в другое место — туда, куда я хожу за едой. Если бы кто-нибудь навещал тебя, жизнь твоя не была бы столь печальна. Но пока я отсутствую, ты ждёшь меня, скучая в одиночестве, и это мучительно. Если ты непременно хочешь жить только здесь, мне придётся пойти к кому-нибудь пасти лошадей и коров, и тогда о тебе будут говорить как о матери холопа. Этого нам не вынести. Лучше нам скрыться в горах, где нет ни души, чтобы никто не знал о нас. Я хотел бы всё время быть возле тебя и приносить пищу быстро, как птица, но в городе это невозможно. Давай перебираться туда, куда я хожу. Если мы будем жить в дупле, я смогу приносить тебе плоды деревьев без промедления. И не придётся мне каждый день ходить так далеко.
— Может быть, действительно лучше пойти туда, куда ты зовёшь меня. Пусть я живу сейчас в столице, но кого я вижу, кроме тебя? — сказала мать и решила идти в горы.
Дома у них ничего не оставалось. Даже стены, и те разрушились. Она вырыла два кото, о которых ей говорил перед смертью отец, взяла те, на которых обычно играла, и велела сыну нести их.
Так мать и сын оставили своё жилище.
— Может ли знать малолеток
Пучины и мели
На реке, что слезами я наполняю?
Но куда сейчас мне идти,
Спросить я должна у него, —
сложила госпожа, пускаясь в путь.
* * *Наконец добрались они до дупла. Раньше она слышала, что в глубине гор сплошная непроходимая чаща, но их новое жилище оказалось просторным, и не подумаешь, что это дупло. Перед ним было расчищено около одного тё[140] земли. Холм был так красив, что походил на искусственную горку в саду, а роща столь хороша, что можно было подумать, будто её кто-то насадил. Повсюду высились сосны, криптомерии, цветущие деревья, фруктовые деревья, дубы и каштаны. Казалось, что уголок был создан самим Буддой, и здесь не отказались бы жить даже не такие нищие, как наши мать с сыном.
Перед дуплом, сделать лишь несколько шагов, у бьющего родника высилась живописная скала. Тут и там росли маленькие сосёнки. Жёлуди и каштаны, падая в ручей, доплывали до самого жилища пришельцев. Можно было подумать, что здесь обо всём позаботились слуги. Не надо было уходить утром в горы и блуждать там до самого вечера в поисках еды. Мать с сыном могли спокойно отдыхать. Они получали всё без всяких усилий, как вы да я снимаем крышку с блюд, стоящих перед нами. Так они жили беззаботно. «Хотела бы я всю жизнь прожить здесь», — думала мать.
Однажды она сказала сыну:
— Теперь, когда у тебя нет никаких забот, я передам тебе искусство игры на кото, которому обучил меня мой отец, считая его великой мудростью. Начинай-ка и ты заниматься музыкой.
Она дала сыну кото «рюкаку-фу» и обучала его, сама играя на «хосоо-фу». Он схватывал мгновенно.
Когда в горах, куда до того времени не ступала нога человека, где не видно было никого, кроме медведей и волков, раздавались великолепные звуки, все звери, изумлённые тем, что они слышат, собирались в роще, и в сердце их пробуждалась печаль. Даже травы и деревья клонились к земле от звуков кото. Через крутые перевалы приходили с детёнышами дикие обезьяны и с восторгом слушали музыку. Эти обезьяны годами жили в больших дуплах и собирали то, что можно было найти в горах. Восхищённые необыкновенными звуками, они приводили с собой своих детёнышей и приносили музыкантам плоды деревьев. Так звери слушали игру на кото.
В семь лет мальчик полностью овладел всеми приёмами исполнения, которым когда-то выучился его дед у семи мастеров, и проводил дни и ночи, играя на кото вместе с матерью. Вглядываясь весной в прекрасные цветы, летом пребывая в прохладной тени деревьев, осенью очищаясь душой возле цветов и под сенью алых листьев клёнов, госпожа думала: «Буду жить здесь до самой смерти и всю жизнь посвящу игре на кото».