Он никак не мог отвести глаз от Инумия. «Она всё ещё не уходит», — забеспокоился Накатада и прошёл за занавесь.
— Это совершенно недопустимо! Что это вы себе позволяете! Вы служите из рук вон плохо! Вы должны всегда находиться возле неё, — выговаривал он нянькам.
— Возле занавеси пролетела бабочка, и детишки бросились ловить её, а Инумия захотела увидеть, — оправдывались те.
«Она хоть и выросла, но совсем ещё ребёнок», — подумал Накатада и вернулся к Судзуси.
— Говорят ведь: неразделённая любовь![359] Я очень сожалею, — сказал он другу.
— Она замечательно красива, — очень серьёзно сказал Судзуси. — Что ты сам думаешь? Моя дочь[360] ровесница твоей дочери, но она донельзя безобразна и этим доставляет мне много мучений.
— Она несомненно красавица. Распорядительница из Отделения дворцовых прислужниц придирчиво осматривала её и говорит, что она очень хороша.
Накатада хотелось увидеть дочь друга.
— Послушай, дорогой мой. Ты сейчас будешь учить дочь и полностью передашь ей своё искусство. Наверное, в этом всё и дело. И ты не хочешь, чтобы посторонние слышали твою игру. Но мне очень хочется послушать тебя хоть немного. Я прошу тебя, позволь мне, — с жаром просил Судзуси.
— Милый мой, разве я скрываю что-нибудь от тебя? Уверяю, что ничего необыкновенного и в помине нет. Отрёкшиеся императоры и царствующий император услышали какие-то нелепые разговоры. Просто здесь очень шумно, постоянно приходят принцы, всегда слишком много народу. Вот я и хочу взять с собой в старую усадьбу Инумия и учить её там. Мать моя часто больна, у неё много забот, и у себя дома она не может жить в покое. Инумия ещё мала и вряд ли сможет всё быстро запомнить. Я сейчас не могу, как раньше, играть для тебя те произведения, которые тебе хочется услышать.
— Когда же ты собираешься переселиться в старую усадьбу?
— Во всех провинциях повальные болезни, поэтому говорят, что в этом году состязания по борьбе проводить не будут. В таком случае перееду в середине следующего месяца.
— Это очень скоро. Прошу же тебя, позволь мне послушать… — сказал Судзуси на прощание.
— Инумия очень красива, — рассказывал Судзуси жене, вернувшись от генерала. — Фудзицубо была знаменита по всей стране, но вряд ли в этом возрасте она была так же хороша, как Инумия. Одним словом, второй такой красавицы нигде больше не увидишь. Поистине удивительная девочка.
— Странно, что до сих пор они никому её не показывают, — заметила госпожа.
— Ах, она так красива, что и описать нельзя. Взрослые с помощью различных ухищрений могут казаться красивыми. Но она красавица неподдельная. В ней всё хорошо — волосы, лицо, ещё очень детское, но уже благородное и прекрасное. Волосы у неё блестящие и точно скрученные нитями. Можно подумать, что это накладные волосы. Когда она, простодушно подняв высоко веер, хотела поймать пролетающую бабочку, она была так очаровательна, что мне стало стыдно за своё безобразие. Я видел её со стороны, а какое впечатление она должна производить на тех, кто может смотреть ей в лицо! Накатада сразу же заметил, что я её вижу, очень рассердился и сделал кормилицам выговор. Он говорил мне, что в этом году начинает учить Инумия играть на кото и они вместе с матерью должны переселиться в старую усадьбу на проспекте Кёгоку. Наша дочь внешностью, может быть, и не так уж уступает Инумия, но Инумия скоро станет искусна во всём и будет приводить Поднебесную в смятение — вот чему я завидую. Эту маленькую красавицу взрослые доведут до совершенства. Ведь у самого Накатада исключительный талант ко всему; и как он будет доволен, когда из его красивого и умного ребёнка вырастет редкостное существо!
Накатада же рассказывал Первой принцессе:
— Судзуси приходил расспросить о строительстве башен. Об этом стало известно и императорам, и простым смертным, и я буду в отчаянии, если не смогу учить Инумия так, как хочу. Как только она родилась, все принялись гадать, что с ней станет в будущем. Я уже попросил об увольнении у отрёкшегося от престола императора. «Больше я службой заниматься не буду, за исключением каких-то очень важных дел», — сказал я ему. Мне хотелось бы начать обучение в следующем месяце. А Инумия я сказал, что с тобой ей нужно будет расстаться и переселиться в старую усадьбу. Если ты будешь видеться с Инумия, то и отрёкшиеся от престола императоры, принцы, да и все кому не лень начнут являться туда, а я этого ни в коем случае не могу допустить. Тебя я с собой не возьму, а ты отвечай всем, что я взял её туда одну и что никому ворот не отопру.
— Как долго будет продолжаться учение?
— Что за вопрос! Вряд ли она сможет очень быстро всем овладеть, — ответил он. — Подумай сама. Мать моя начала учиться с четырёхлетнего возраста и училась в течение трёх лет, ничем другим не занимаясь. Инумия уже исполнилось шесть лет. Надеюсь, что она выучится всему быстро. Я страшно корю себя за то, что до сих пор не начал заниматься с ней. После чтения записок моего деда я попусту потратил много времени. Никто не знает, что с нами может случиться.[361] Я предполагаю, что на обучение потребуется год. Мать моя не так бодра, как раньше, она часто болеет. Пока она жива, я хочу, чтобы Инумия полностью овладела секретами мастерства.
— Как, так долго! — ужаснулась принцесса. — Я буду тосковать, я не смогу столько времени не видеть её. Иногда я буду приезжать к вам и тихонько видеться с ней.
— Чтобы ты не тревожилась, я ночами буду приходить и утешать тебя в том, что ты не можешь её видеть, — пообещал Накатада.
— С тобой я могу не встречаться сколько угодно, но за неё я буду тревожиться, — очень серьёзно сказала принцесса.
— Твои слова могут стать дурным предзнаменованием. Если ты так будешь говорить, то не год, а два или три я останусь с Инумия в старой усадьбе. Такие вещи и в шутку нельзя произносить, — рассердился он.
— Это твои речи принесут несчастье! — возразила принцесса. — Разве музыканты должны обучаться своему искусству где-то далеко, никого не видя? Ты настаиваешь, чтобы она училась в затворничестве. «Только один год!» Но это совершенно ужасно! Она так мала, и ни с того ни с сего разлучиться с ней, неизвестно, на сколько времени… Как я подумаю об этом, у меня внутри всё холодеет. Когда кто-нибудь приходит ко мне и я должна покинуть Инумия на время этого визита, она сразу становится грустной и никак не хочет отпускать меня, — говорила принцесса с мукой.
— Это всё так. Но если хотят чему-то научиться по-настоящему, так, чтобы учение проникло в сердце, надо преодолеть обычные чувства. Не беспокойся оттого, что она ещё мала. Разве я не подумал уже обо всём? Но я больше ничего не скажу. Мне казалось, что ты сама этого хочешь. Коли нет, я не буду учить её.
Первая принцесса действительно жаждала, чтобы Инумия выучилась играть на кото.
— Что ж, придётся терпеть, — сказала она. — Но всё-таки, может быть, я смогу тайно видеться с Инумия. Ты не хочешь, чтобы я слышала, как вы играете. Но разве твоя мать не говорила мне, что как-нибудь в спокойной обстановке она поиграет для меня? И если не во время обучения, то когда же ещё?
— Зачем сейчас говорить об этом? Если пронюхают, что к концу обучения ты тайно являешься, чтобы послушать музыку, меня начнут осаждать просьбами разрешить и другим. Я же хочу, чтобы нас никто не тревожил, и буду говорить, что и ты не будешь приближаться к усадьбе.
Принцесса вынуждена была согласиться с его словами. «Скоро я не буду её видеть», — печалилась принцесса и целыми днями с утра до вечера играла с Инумия в куклы.
— Когда ты переедешь отсюда, будешь ли ты тосковать обо мне? — спрашивала она дочь.
— Я хочу играть на кото и поэтому буду терпеть. Но ты сама приходи ко мне потихоньку. А куклам можно будет слушать кото?
Этот вопрос показался матери очаровательным, и она ответила:
359
Прим.33 гл. XIX:
Смысл неясен. По-видимому, герой намекает на какое-то стихотворение или пословицу.