Когда отец принёс Инумия и поставил перед ней кото, она спросила:
— А где же куклы — чтобы слушать, как я буду играть?
— Вот они! — засмеялся Накатада и расставил перед дочерью кукол.
Мать его посмотрела на Инумия — девочка выглядела ещё красивее, чем раньше. Госпожа думала с радостью, что внучка её становится всё благороднее и красивее, а та сидела спокойно, не вертясь, как все дети.
Перед Инумия поставили кото «рюкаку-фу», на котором когда-то учился играть Тосикагэ. Накатада сел за «хосоо-фу», и госпожа сказала, что можно начинать. Она сама придвинула к себе оба кото, настроила их, и звучание инструментов было обворожительным. Накатада, посадив Инумия за рюкаку-фу, заиграл сам на втором инструменте. Хотя у девочки были маленькие ручки, она повторяла за отцом услышанное без малейших колебаний и не ошибалась. Прошло совсем немного времени, а она уже выучила одну пьесу. Отец показал ей вторую, она быстро запомнила её и сыграла так же уверенно, как первую.
«Волею небес она до такой степени одарена, что мне становится страшно, — думала госпожа, и продолжая учить внучку, проливала счастливые слёзы. — Давным-давно, когда мне было четыре года, мой отец начал учить меня. Я горела желанием обучиться музыке, и даже сидя на коленях кормилицы, играла на кото. Я хорошо всё запоминала, и отец говорил, что начиная с семи лет я уже играла как взрослая. А Инумия прекрасно играет даже то, что и взрослые исполнить не могут».
Генерал чувствовал глубокое удовлетворение тем, что Инумия так быстро запоминала пьесы, и был просто вне себя от радости.
— Можно было бы ещё поиграть, но Инумия, наверное, устала. На сегодня хватит, — сказала госпожа.
Инумия запоминала всё со второго раза. Казалось, что она училась очень долго, достигла вершины мастерства и сейчас, слушая игру других, вспоминала то, что знала давно. Когда дома Первая принцесса садилась за кото, девочка не отходила от неё и горела желанием играть сама, а сейчас, не чувствуя ни малейшей усталости, она всем сердцем отдавалась учению.
На следующий день от Первой принцессы пришло письмо на имя кормилицы:
«Всю ночь очень беспокоилась об Инумия. Начала ли она учиться? Я не могу слышать, но это должна быть прекрасная музыка. Играла ли она ночью? Я очень тоскую. Напиши мне обо всём».
Письмо пришло в то время, когда Накатада находился в башне. Отправляясь туда, он сказал прислуживающим дамам:
— Если будет что-то срочное, пойдите в павильон для уженья и хлопните в ладоши.
Дама Тюнагон, молодая и сообразительная, вручила письмо юной служанке по имени Мияги и послала её в павильон.
— Пусть господин убедится, что у нас прекрасная память. Но его поведение необъяснимо. Почему чтобы передать письмо, надо идти в павильон для уженья и хлопать в ладоши? — смеясь, говорила она другим дамам.
Дама Тюнагон устроилась в южной части павильона, у занавеси между передними покоями и верандой. Мияги приблизилась к перилам и захлопала в ладоши. Через некоторое время к ним пришёл Накатада. Прочитав письмо, он попросил принести тушечницу, а когда ему её подали, написал ответ:
«Спасибо за письмо. Ты была страшно расстроена, и я так был встревожен твоим состоянием, что ничего не мог сказать. Ты спрашиваешь о том, как чувствует себя Инумия. Этим ты меня обрадовала больше, чем если бы спросила, как чувствую себя я сам. Меня радует, что твоё беспокойство постепенно проходит. ‹…› Ты пишешь, что лёжа долгой осенней ночью в одиночестве, ты до самого рассвета о чём-то думаешь и таким образом множишь свои прегрешения. Меня это очень растрогало, и я почувствовал к тебе большую нежность».[369]
Затем Накатада прошёл в комнаты прислуживающих дам и, заглянув за занавеси, сказал:
— Госпожа Тани, дайте, пожалуйста, всем фрукты. Вы как всегда играете, наверное, в шашки или в кости. Первая принцесса очень тревожится об Инумия, а она играла на кото, как мне кажется, с большим удовольствием.
Было видно, что он находится в превосходном настроении. Вскоре он ушёл.
Кормилица Дзидзю была дочерью принца Хёбукё, сына отрёкшегося императора Сага. В детстве Дзидзю всё время проводила в играх с Первой принцессой. Она была очень красива. Брат принцессы, сын госпожи Дзидзюдэн, тайно посещал её ‹…›. Дзидзю кормила молоком очень недолго и повторяла, что никакая она не кормилица, но прозвище это прилипло к ней. Первая Принцесса очень её любила.
Дзидзю написала в ответ принцессе:
«Я Ваше письмо передала ‹…›. Я слышала, что Инумия учится музыке с большими успехами. Генерал явно в очень хорошем настроении. Звуки кото как будто уходят за облака, они столь прекрасны, что внушают трепет, — но я в этом так мало смыслю! Попросите рассказать принца Соти».[370]
Когда принцесса это прочитала, её охватила глубокая радость.
— Ах, как трепещет сердце! — воскликнула она и отложила письмо.
Вечером еду принесли в башню. Генерал спросил дочку:
— Не устала ли ты? Если хочешь, я позову кормилицу Дзидзю.
— Я лучше поиграю в куклы, — ответила она. — Но я хочу играть на кото до восхода луны, так всегда делает матушка.
Накатада пришёл в восторг от её слов.
Четыре прислужницы в китайских платьях со шлейфами внесли столики с едой. Две прислуживающие дамы, держа переносные занавески высотой в три сяку, поднялись на башню. За ужином Накатада всё время прислуживал матери, и она сказала:
— Зачем ты, мужчина, этим занимаешься? Позови лучше Тюнагон или Дзидзю.
— К чему? — возразил он и продолжал прислуживать ей.
Тюнагон подала воду для полоскания рта и ушла.
Во время еды возле Инумия было две кормилицы в китайских платьях со шлейфами. Генерал передавал блюда. Инумия давали только фрукты, она ела мало. Четыре молодых прислужника, приятной наружности, с длинными волосами, связанными в пучок, шествуя через арочный мостик, который вёл к деревьям на южной горке, принесли генералу ‹…›. Накатада, спустившись и подойдя к перилам, сам взял этот столик и возвратился наверх.
Вид вокруг был очень красив и казался нарисованным на картине.
За один день Инумия могла выучить много произведений, но Накатада преподавал ей в день не больше двух или трёх. Так проходили дни.
С каждым днём горки и растения в саду становились всё красивее. Однажды Инумия, глядя на южные горы, тихонько прошептала:
— Если бы я могла любоваться этими горами вместе с матушкой!
Генерал услышал это и, глубоко тронутый печалью, сказал дочери:
— Когда ты будешь совсем хорошо заниматься на кото и твёрдо запоминать произведения, тогда мать твоя придёт сюда, чтобы вместе с тобой любоваться горами. Так она обещала.
Девочка сконфузилась и ничего не ответила.
Ни днём, ни вечером Накатада с матерью за инструменты не брались, а только слушали Инумия. Она садилась за кото сама и играла неподражаемо, без малейшей погрешности. Госпожа и Накатада чувствовали глубокую печаль, и им становилось от такого совершенства не по себе.
Как-то раз Инумия попросила госпожу:
— Прикажи кому-нибудь из слуг позвать кормилицу.
Кормилицу позвали, и она незамедлительно пришла. Инумия считала её красивой, а кроме того, была к ней очень привязана, поэтому госпожа и Накатада, жалея девочку, взяли её с собой в усадьбу. Накатада полагал, что когда Инумия играет на кото, она кажется взрослой, а во всём ином остаётся ребёнком.
Придя к Инумия, Дзидзю попросила:
— Не поиграешь ли ты для меня?
— Я могу поиграть тебе. Я сейчас поставлю кото и буду играть, как это делает матушка, — ответила она.
Было поздно. Высоко в небе показалась луна. Госпожа и Накатада неподражаемо заиграли на кото и начали учить Инумия новой пьесе. Девочка играла совершенно так же, как её бабка и отец, и Накатада чувствовал огромное удовлетворение.