— Вы говорите, чтобы я не плакала, но и вы сами наверняка тоскуете по матушке. Я думаю, что и матушка плачет.
Взрослые были растроганы её словами. «Надо пощадить её», — подумал Накатада и велел отвести Инумия из башни в дом, но она ответила:
— Я не хочу спать, и пока ярко светит луна, лучше играть на кото.
Урок продолжался за полночь.
Когда кончили заниматься, Накатада на руках отнёс дочку вниз и передал кормилице и другим дамам, которые там собрались. Госпожа пошла за ними.
— Отдохни, народу достаточно… — сказал ей сын.
— Нельзя же оставлять её одну в башне. Ведь она как-никак внучка императора. Отрёкшийся от престола император Судзаку всё время беспокоится о ней, и хотя ему чрезвычайно хочется, чтобы Инумия овладела всеми секретами мастерства, он очень её жалеет.
Госпожа, как обычно, проводила Инумия до её покоев и сказала ей:
— Очень плохо, что ты ничего не ешь…
Она своими руками приготовила внучке её любимые кушанья.
Инумия очень быстро всё схватывала, и в обучении её не возникало ни малейших трудностей. Она превосходно — так, что учителя её погружались в глубокую грусть — играла произведения, добиваясь соответствия звуков с временем года. Листва на деревьях в саду и в лесу пожелтела, клёны стали алыми — невозможно передать, как красивы они были. С каждым днём ветер становился более резким. В тихое время слышался шум низвергающегося с горки водопада. Во всех звуках чувствовалась необыкновенная прелесть.
Госпожа часто вспоминала о прошлом и плакала.
— Ты нередко бродил по окрестностям, а я тосковала дома, — сказала она как-то раз сыну.
— Я уходил далеко за эти юго-западные горы, — вспомнил Накатада.
Придвинув к себе тушечницу, он написал:
«На поиски пищи
Далеко в горы
Я отправлялся.
От резкого зимнего ветра
Коченели руки и ноги».
На душе у него было очень грустно. Мать его приписала:
«Когда по нехоженым тропам
На горы ты поднимался,
Яркие клёны
Тебе не могли
Путь преградить».
Оба они были охвачены беспредельной печалью. Инумия, глядя, как падающие листья клёнов опускаются на кото, произнесла:
— Смотрят с завистью
Клёны, как я
За кото сажусь…
Она остановилась, и госпожа сказала:
— Почему же ты не продолжаешь? Надо окончить стихотворение.
Тогда Инумия прибавила:
— Что ж, пусть приходят
Вместе со мной учиться.
Они стали играть на кото, неподражаемо сливая звуки музыки с шелестом листьев и шумом ветра в соснах. Накатада внимал им с глубокой грустью
Наступил десятый месяц, и полил дождь. Листья с клёнов почти все осыпались, на ветках их осталось очень мало.
Как-то раз госпожа и Накатада отдыхали после занятий с Инумия. Вдруг раздался громкий голос Накатада, который на мотив, прекрасно выражающий очарование того момента, пропел:
— Пусть горное эхо
В далёкой Танской стране,
Звуки кото услышав,
Скажет: «Да, именно так
На нём когда-то играли».[372]
Госпожа лежала в своих покоях, но она издалека услышала голос сына и почувствовала необыкновенную грусть. Из глаз её полились слёзы, и не вставая с постели, повернувшись к кото, она прошептала:
— Сколько бы горное эхо
Ни повторяло: «Именно так»,
Нет музыканта,
Что играл здесь когда-то,
И со скорбью гляжу я вокруг.
Лёжа, она думала вот о чём: «В мире встречаются замечательные люди, превосходные качества которых никакими словами не выразить. Они могут проявить свой талант, добиваются успеха на службе, и жизнь их приобретает смысл. Своим талантом мой отец превосходил всех вокруг, но его способности в нашей стране не были признаны. В молодые годы он отправился в неведомые земли и испытал ужасные несчастья. Через много лет отец возвратился на родину, но ничто в мире, начиная со службы во дворце, его не радовало, и он долгое время предавался скорби. Возле него не было никого, кому бы он доверял и кому бы передал секреты своего мастерства. Мне отец хотел дать воспитание, какое получают все, и обеспечить успех в жизни, но и тут не преуспел. И в старости, когда он становился всё мрачнее, это явилось ещё одним поводом для сетований. Было ли здесь воздаяние за то, что он не выполнил своего долга по отношению к родителям, которые воспитывали его и потом проливали слёзы? Да, моему отцу пришлось испытать неимоверные муки. С давних пор, со дня моего рождения и до самой своей смерти, он записывал свои впечатления и разные события. Его записки полны такой печали, что сердце разрывается при чтении их. Когда я вижу, что Накатада и на службе императору, и в частных делах по своему таланту, внешности и характеру признан всеми первым в Поднебесной, или когда мне говорят о том, меня это немного утешает. Но мне горько, что отец мой не может этого видеть и что я не могу ему о том рассказать. Но нет ни одного человека — кого ни взять, начиная с самого государя до самого обычного смертного, — кто бы, живя до восьмидесяти или девяноста лет, мог беспрерывно наслаждаться жизнью. Ах, какая тоска!» На душе у госпожи становилось всё мрачнее, она продолжала размышлять: «Кем возродится мой отец в будущих перерождениях? Он всю свою жизнь сочинял стихи. Живя в бедности, он тем не менее приглашал монахов и просил растолковывать трудные места сутр. В этой усадьбе отцу каждый день читали главу „Девадатта”[373] и „Сутру золотого блеска"… Нужно заказать службу по тем, о ком некому вспоминать.[374] Я сама уже состарилась, и ничто в нашем мире меня особенно не привлекает. Успокоившись духом, я отдамся служению Будде. В нашем мире только это достойно почитания, и я посвящу служению дни, что мне остались». Так, лёжа в своих покоях, думала госпожа о прошлом и будущем.
Накатада очень жалел свою жену, но он был озабочен самым важным для своего рода делом — передачей секретов музыкального мастерства дочери. Каждый месяц Накатада несколько раз отправлялся ночью к Первой принцессе, но она неизменно отвечала:
— Если я не могу видеть Инумия, то и с тобой я не хочу встречаться. Ты поступаешь жестоко и по отношению к Инумия.
Принцесса не разрешала ему даже поднять решётку.
— Странные упрёки, — говорил Накатада и всю ночь сидел на веранде, прислонившись к перилам.
Канэмаса под каким-то предлогом однажды явился к жене, но она, подумав: «Даже Первая принцесса, беспрестанно тоскуя о дочери, терпит разлуку с мужем, а он… Постыдился бы!», и к нему даже не вышла. Госпожа велела ему передать: «Если мы увидимся, то уже на обратном пути ты об этом забудешь, а так, может быть, что-то серьёзное появится у тебя в душе».
Канэмаса помрачнел и принялся было роптать, но госпожа остановила его: «Подумай о Накатада». Он был готов рассердиться, но поскольку дело было связано с Накатада, больше ничего не сказал и, несчастный, ушёл. Люди, бывшие свидетелями, говорили между собой: «Какие удивительные отношения между супругами!»
С первого дня одиннадцатого месяца Накатада был вынужден покинуть усадьбу из-за служебных дел, и госпожа перенесла занятия с Инумия из башни в дом, где было очень спокойно. Наступили ненастные дни, ветер дул свирепо, и небо казалось устрашающим. Госпожа учила внучку играть так, чтобы звучание кото сливалось со стоявшим за порогом временем года. Девочка не делала ни малейшей ошибки, и госпожа радовалась, что она играет всё лучше и лучше.
373
Прим.6 гл. XX:
«Девадатта» — пятая глава «Лотосовой сутры». Девадатта — родственник и ученик Будды Шакьямуни, он трижды нарушил долг и был низвергнут в ад.