Генерал, приехав, был изумлён такими успехами и сказал матери:
— Даже взрослые, всё понимая умом, не могут этого выразить и не могут играть так, как играет Инумия. Как будет восхищён отрёкшийся от престола император, глядя на внучку и слушая её! Кроме него только Судзуси сможет оценить искусство Инумия. ‹…›
Ночью навалило много снега, и перед домом пруд, канавы и деревья казались очень красивыми. Сугробы были вышиной в два сяку. «Никогда в последнее время так много снега не выпадало. Как же ходить по такому снегу?» — говорили дамы между собой.
— Ах, и раньше бывало подобное, — вспоминала госпожа. — Как-то раз выпало много снега, и я говорила Накатада: «Зачем тебе выходить из дому?» — но он меня не слушал и отвечал: «Так и быть, в горы я не пойду, но пойду на реку». И не обращая внимания на мои просьбы, шёл по снегу.
Чистые слёзы, как капли дождя, лились на её рукав. Думая, что слёзы не к добру, она пыталась сдержаться, но не могла и тихо произнесла:
— Стыла гора.
На замёрзшую реку
Наметало сугробы.
Но градом катились
Горячие слёзы.
— Не плачь, — сказала ей Инумия. — Я тоже хочу плакать, но ведь терплю же.
— Ты, наверное, тоскуешь по матери. О чём ты думаешь? — спросил её отец.
— Уже выпал снег, а я всё ещё не видела её, и мне очень грустно. Вы говорите: «Не плачь!» Но в такой день матушка из снега сделала бы горку, и мы бы вместе со Второй принцессой весело играли.
Казалось, она вот-вот заплачет, но Накатада чем-то развлёк её ‹…›.
Она была очень красива в тёмном платье из лощёного шёлка и в накидке с прорезами из китайского узорчатого шёлка светло-коричневого цвета на тёмно-красной подкладке.
Накатада велел сделать снежную горку, и Инумия пошла показывать её своим куклам.
Накатада же отправился к жене, но она, как обычно, не впустила его в свои покои. Грустный, он побрёл к Судзуси.
— Я совсем закоченел, — сказал он, входя к другу.
— В самом деле, жестокий мороз. Запасся ли ты всем необходимым на этот случай? — засмеялся тот. — Но сними сначала свою одежду. — И он повесил мокрую одежду Накатада на ширму.
— Ах, как чудесно! — воскликнул Накатада. — Ты заботишься обо мне, как о своей жене!
— Люди высокого положения, возможно, и могли бы заботиться о тебе, но я, ничтожный… — пошутил Судзуси.
Он велел развести огонь в длинной жаровне, и сняв с вешалки пятислойное платье, вручил его Накатада со словами:
— Надень это чистое платье.
— Как всегда, жена моя очень раздражена, — рассказывал Накатада. — Если бы она была немного более взрослой! У неё ужасный характер. Но оставим это. Сегодня такая необыкновенная ночь, что хочется не спать до рассвета. Почему ты в последнее время ведёшь себя по отношению ко мне словно посторонний? Будем друг с другом, как мы были всегда.
— Где же вы, госпожа Соти? — позвал Судзуси прислуживающую даму. — Нам всё ещё не подают есть. Ведь уже давно свечерело, приготовьте нам еду. Госпожа Тюнагон! Поскорее идите сюда. Неужели она куда-то ушла?
— Ах, как это неожиданно! — отозвалась Соти. — Вы меня зовёте, а я, право, в растерянности…
Она надела роскошное платье необычайно красивого цвета, и поставив переносную занавеску в три сяку высотой, появилась на коленях перед господами. Красивые служаночки в нарядных штанах расставили лампы и принесли, столик с едой для гостя.
Накатада, думая, что госпожа Соти стыдится его, стал смотреть в сторону. Судзуси очень ценил её, она была дочерью старшего советника министра, Судзуси относился к ней не так, как к другим, и никогда не заставлял прислуживать за столом.
Из дальних покоев появилась госпожа Тюнагон и принесла столик с едой для хозяина. Юные служаночки, вошедшие с ней, были очаровательны. Но взор Накатада привлекли взрослые дамы, которые были так красивы, что трудно было кому-либо из них отдать предпочтение. ‹…› Все засмеялись. Внесли столики с фруктами. Кончив есть, Накатада и Судзуси стали укладываться спать.
— Принесите постель, которая бы не пахла грудными детьми, — распорядился Судзуси.
Слуги из китайских сундуков достали спальные принадлежности, пропитанные благовониями. Господа переоделись в ночное платье, и между ними завязался долгий задушевный разговор.
— Мне очень хочется услышать, как играет на кото твоя мать, устрой как-нибудь, чтобы я мог послушать её. Мне хотелось бы услышать также, как ты учишь Инумия. Если вы занимаетесь с ней ночами… — начал Судзуси.
— Это очень легко устроить. А чему ты учишь свою дочь?
— Я хотел учить её игре на кото, но у неё нет способностей, и я решил оставить свою затею. Меня это удручает, но ничего не поделаешь, буду учить её чему-нибудь другому.
— Очень жаль! Плохо, если она не будет играть на кото. Хочешь, я сам буду учить её. Я буду учить её так же, как учу Инумия; хотя результаты, может быть, и не будут одинаковыми…
— Не стоит её учить! — промолвил Судзуси.
— Разрази меня гром, если я лгу. Я говорю совершенно искренне.
— Что ты будешь учить её тайнам мастерства, я тебе верю. Но можно и не тратить силы на обучение моей дочери. Она страшно некрасива, а рядом с Инумия произведёт ещё худшее впечатление.
Про себя же Судзуси подумал: «Накатада уверен, что у него замечательная дочь, и я это знаю. Но как говорила распорядительница из Отделения дворцовых прислужниц, моя дочь только чуть-чуть уступает несравненной Инумия. Такая внешность, как у моей дочери, встречается нечасто. Она совсем не безобразна. Я вижу, что он смущён и очень хочет увидеть мою дочь. Как же быть?» Наконец он произнёс:
— Я очень ясно видел Инумия…
— Дорогой мой! Покажи мне свою дочь. Распорядительница из Отделения дворцовых прислужниц говорит, что нельзя понять, красив ли новорождённый ребёнок или нет. Но она прибавляет: «Когда я смотрю на Инумия, мне хочется смотреть на дочь Судзуси. А когда я смотрю на последнюю, мне очень хочется смотреть на Инумия и сравнивать их. Я уверена, что и в будущем обе будут красавицами, не уступающими друг другу…» Разве мы с тобой не связаны дружбой? — говорил Накатада просительным тоном.
— Раз я случайно видел Инумия… — сказал Судзуси. — Но как нехорошо, что распорядительница своими разговорами разжигает тщеславие у людей. Кажется, сейчас моя дочь вместе со своей матерью занимается рисованием.
— Самый удобный случай! Тихонько проведи меня туда и дай взглянуть на неё!
— Забавно! Неужели ты считаешь меня таким простачком? — засмеялся Судзуси. — Но так и быть, я уступлю тебе. Но знай, что на мою дочь я не разрешаю взглянуть даже моим шуринам. — Он поднялся и быстро прошёл в задние покои.
Как он и говорил, девочка занималась рисованием. Отец взял её на руки, отнёс на некоторое расстояние от светильника и посадил там. Она была очень стройна, фигурка и головка — само изящество.
— Иди же сюда, — позвал её Накатада.
Девочка же, сконфузившись, поднялась и пошла к отцу. Она была такого же роста, как Инумия, но волосы её не достигали до пола. Она казалась более хрупкой, чем Инумия, но серьёзнее и красивее её. Накатада хотелось долго на неё любоваться.
— Ну вот, — произнёс Судзуси, взял дочь на руки и поднялся.
— Мне хочется рассмотреть при свете её лицо, — стал просить Накатада.
— Ну, нет, такого я не могу позволить! — И Судзуси унёс девочку.
Она была прелестна в тонком синем платье из узорчатого китайского шёлка, и волосы её напоминали пушистые колосья мисканта. Лицо было совершенно очаровательно. Когда она спокойно рисовала при свете лампы, то казалась настоящей красавицей.
Судзуси торопливо унёс её в задние покои.
«Инумия не кажется такой взрослой, но она столь грациозна, что сравнить с ней некого», — думал Накатада.
Узнав об этом происшествии, Имамия страшно рассердилась.
— Неслыханно! Как ты мог на это пойти? — воскликнула она.
Судзуси, посадив дочку на прежнее место, попытался возвратиться к другу.