«Пока я собиралась написать Вам, наступил пятидесятый день.
Столько же коробок было послано Фудзицубо.
Когда наступило время давать Инумия лепёшку, дамы стали требовать, чтобы девочку внесли к ним: «Дайте нам поскорее посмотреть на неё!» Накатада не хотел, чтобы ребёнка приносили на пир. Но наконец, искупав и одев девочку в однослойное платьице из узорчатого шёлка, кормилица вынесла её к присутствующим. Госпожа Дзидзюдэн взяла ребёнка на руки и показала жене Масаёри, которая нашла, что Инумия стала гораздо больше и хорошо держит головку. Девочка походила на мандарин, завёрнутый в белый шёлк,[64] и была очень беленькая и красивая.
— До сих пор мне её ещё не показывали, — сказала жена Масаёри. — Много детей я видела, но такой хорошенькой мне видеть ещё не приходилось. Бывает, что ребёнок и не очень красив, но со временем становится довольно красивым, а эта девочка особенная и определённо будет красавицей!
— Кто знает? — ответила госпожа Дзидзюдэн и унесла ребёнка.
— Возможно, она будет даже красивее своих родителей, — заключила жена Масаёри.
Собравшиеся стали рассматривать присланный декоративный столик с лепёшками: под высокой сосной стояли два журавля, у одного в клюве были палочки для еды, у другого — золотая ложка, на которой рукой императора было написано:
Жена Масаёри, прочитав стихотворение, написала на белой тонкой бумаге:
«Если ребёнка
Под этой сосной
Мы лепёшкой накормим,
Жизнь его
На тысячу лет удлинится».
Она прикрепила бумагу к столику и промолвила, обращаясь к Дзидзюдэн:
— Столь милостивого письма мы ещё не получали!
Высочайшая наложница в свою очередь написала:
«До старости дожив,
Спустя тысячелетье,
Ты будешь вспоминать,
Как сегодня
Лепёшку эту ела», —
и передала матери Инумия, не говоря ни слова. Кто-то, глядя на это, спросил:
— Почему же не зачитывают стихотворения?
Принцесса написала:
«Под этими ветками
Съев впервые лепёшку,
Узнаешь ты от сосны,
Что такое
Тысячелетняя жизнь».
Дзидзюдэн придвинула столик к Накатада. Он, внимательно рассмотрев столик и прочитав всё, что было написано, добавил:
«Съела лепёшку
Под тысячелетней сосной.
Пусть сегодня
Получишь ты в дар
Такую же долгую жизнь!»
— Покажи-ка мне, — попросил Тадаясу.
Но Накатада ответил: — Такого замечательного почерка тебе видеть нельзя! — и продвинул столик за занавесь.
— Ты говоришь так, как будто я не могу пройти туда! — недовольно сказал принц, прошёл за занавесь и стал рассматривать столик.
«Беспрерывно,[66] — написал он, —
И сосёнка-принцесса,
И журавль
Стоят друг подле друга.
Дивись! Когда ещё такое
Увидеть сможешь?»[67]
Он передал столик кормилице, которая сложила:
«Всем детям
От века твердят
О жизни тысячелетней.
Неужели сегодня никто
Ничего поновее не скажет?»
Когда прочитали её стихотворение, все рассмеялись: «Вот как кормилица нас рассудила!»
Тем временем пришёл ответ от главной распорядительницы, матери Накатада. Посыльному вручили белое платье и штаны. Мать Накатада писала:
«Мне хотелось послать Вам письмо, но последние дни я была очень занята. Тем не менее о пятидесятом дне забыть я I не могла.
Надо иметь очень тонкий слух».
В этот день ели лепёшки и много другой снеди. Когда церемония окончилась, кормилица отнесла Инумия в задние комнаты.
Жена Масаёри обратилась к принцу Тадаясу:
— Отчего ты совсем не показываешься у нас? У меня внуков много, но тебя я особенно люблю. А ты, как мне кажется, чуждаешься нас. Почему?
— Уже давно из-за своей неотёсанности мне стыдно появляться на людях.
— Почему же ты считаешь этот дом чужим для себя? — упрекнула его госпожа. — И многие хотят породниться с тобой. Думаю, что есть немало девиц, которые бы тебе понравились.
— Кто же захочет отдать свою дочь за такого закоренелого неудачника, как я?
— Что за мысли?
— Всё из-за его застенчивости, — вмешалась Дзидзюдэн. — Когда Фудзицубо находилась ещё дома, принц иногда писал ей письма, но ответа ни на одно из них не получил. Огорчаясь этим, он каждый день стенал, прямо как монах. Он даже сказал мне как-то раз: «Это всё оттого, что ты меня родила никчёмным существом».
— Вот уж ничего об этом не знала, — сказала жена Масаёри. — Я слышала, что принц Хёбукё посылал письма Фудзицубо. И что правый генерал упрекал её за неподобающую холодность. Мне говорили, что советник Санэтада питал особые надежды в отношении Фудзицубо. Но о тебе совершенно ничего не знала.
— Вы многое пропускали мимо ушей, а было предостаточно всякого. Он тоже один из тех, — посмотрел принц на Накатада. — Ведь вы часто бывали вместе с Фудзицубо, и вам должно быть всё хорошо известно. Вы, наверное, сможете вспомнить сейчас, что и советник писал ей письма.
Жена Масаёри заинтересованно слушала его. Кроме того, ей стало жалко Накатада.
— Поэтому мне и обидно, что с самого начала на меня смотрели как на неподходящую партию, — заключил принц.
— Почему же ты не говорил об этом определённо? — упрекнула его госпожа. — Если бы ты сказал мне, я уж как-нибудь поговорила бы с Фудзицубо. Её отправили во дворец наследника престола, но она не так счастлива, как мы надеялись. Тех, на чью поддержку мы рассчитывали, наследник не подпускает близко. Многое внушает тревогу, приносит огорчения. И стоит мне только подумать, что она была бы счастлива, если бы не служила во дворце…
— Мне было донельзя тяжело, — продолжал принц. — Тогда обо мне никто не думал. Я и сейчас грушу, что Фудзицубо ни разу не ответила мне. Те, кто пишут пылкие письма, часто оказываются людьми легкомысленными, но мои чувства к ней остались прежними. Но вам сейчас тревожиться не о чем. Вы не ошиблись, отдав свою дочь наследнику престола. Наследник на других своих жён и не смотрит. Он недавно пригласил меня к себе. Будучи во дворце, я нанёс визит Фудзицубо. Она показалась мне совершенно удовлетворённой. Наследник один наслаждается общением с Фудзицубо, которая раньше смущала покой многих мужчин. Вот если бы она была несчастна, тогда только вы могли бы сожалеть о своём решении. Сейчас она лучше узнала свет и во время моего визита держала себя со мной совершенно по-родственному. Как был бы я счастлив, если бы раньше видел от неё такое обхождение. Её красота стала ещё ослепительней. Она удостоилась высшей чести в нашем мире, стала супругой наследника престола, и никого на свете не почитают, как её.
63
Прим.43 гл. XIII:
Стихотворение построено на омонимах:
64
Прим.44 гл. XIII:
Образ неясен. По-видимому имеется в виду не жёлтый цвет, а то, что девочка была полненькая, кругленькая, как мандарин.
65
Прим.45 гл. XIII:
В этом стихотворении слово
67
Прим.47 гл. XIII:
Под сосной в стихотворении подразумевается Инумия, под журавлём — её мать.
68
Прим.48 гл. XIII:
Стихотворение построено на омонимах: