— Мне он достался благодаря Фудзицубо, — сказал Накатада. — Наследник престола послал ей письмо, и получив ответ, погрузился в глубокую задумчивость. Мне показалось это странным, я отвлёкся, допустил в чтении ошибку, и государь засмеялся. Тут я спохватился, и, ещё не осознав, в чём дело, дрожащим голосом снова продекламировал то место, которое государь велел читать. Тогда-то государь и сказал: «Что же мне дать ему в награду?» — и пожаловал этот пояс. Такую драгоценность я мог бы получить в награду только за сочинение стихов.
— Если бы ты получил пояс за стихи, о тебе пошла бы слава как о великом поэте, — заметил Масаёри.
Госпожа Дзидзюдэн велела принести столики с едой для себя и для господ. Накатада до тех пор ещё не ел, и Масаёри принялся потчевать его.
Они попивали вино, когда раздался шум, и им доложили, что супруга Судзуси рожает и очень мучается.
— Пошлите за распорядительницей из Отделения дворцовых прислужниц, — велел Масаёри. — Нельзя, чтобы рядом с ней не было опытной повивальной бабки.
— За распорядительницей послали ещё днём, и она уже здесь, — ответили ему.
— Пойду взгляну. Садиться не буду.[95] — С этими словами Масаёри отправился к Имамия. Накатада тоже хотел пойти туда, но он был измучен и не двинулся с места.
Скоро Имамия родила мальчика.
— Высохли ли у тебя волосы? Поскорее иди в срединный дом, — сказала госпожа Дзидзюдэн дочери и скрылась в глубине покоев.
Тогда Накатада раздвинул ширмы. Принцесса была в тёмно-фиолетовом платье и в ярко-красной накидке с прорезами, а сверху она накинула белое платье. Волосы были ещё влажными, они спускались со шкафчиков высотой в четыре сяку, и блистали, как отполированные раковины. На маленьком столике стояли рис, политый горячей водой, и фрукты.
— Напрасно ты упрямишься! Пойдём сушить волосы в срединный дом. Мне одному скучно! — С этими словами Накатада, взяв её на руки, отнёс в срединный дом. Они прошли за полог и легли.
— Я посылал тебе письма из дворца и отсюда, после возвращения. Почему ты не отвечала мне? — упрекал он её. Он рассказал обо всём, что происходило в эти дни, и упомянул о том, что ему говорил Мияхата.
— Этот мальчик обтёрся во дворце, — ответила принцесса. — Когда он приходит сюда, он идёт к моей матери. Наверное, таким образом он и увидел.[96] Он хорош собой и добр, но очень уж глазаст, на всё обращает внимание.
— Но что ты скажешь о его отце, Сукэдзуми? — спросил Накатада.
— Что за вопрос? — удивилась принцесса. — Он никогда не появлялся у меня!
— Успокойся! — остановил её муж. — Все твои дядья — люди безрассудные. Один из них, Накадзуми, умер. Но в кого же тогда влюблён Сукэдзуми? Он всё время погружён в печальные размышления.
— Не хочешь ли ты одеть на меня мокрую одежду?[97] — засмеялась она. — Да ты ставишь всё с ног на голову?
— Однако это не может быть младшая сестра императора, — продолжал Накатада. — А все другие принцессы гораздо моложе тебя.
Увидев, что они заперлись в своей комнате, кормилица Укон заворчала:
— Разве я их не предупреждала? Теперь и завтра, наверное, придётся мыть волосы. Улеглись в постель, совершенно ни о чём не думая. Такие густые волосы, их так трудно мыть.
— Замолчи, — остановила её госпожа Дзидзюдэн. — Он всё это время был на службе и теперь хочет отдохнуть. О волосах беспокоиться нечего. Если увидят, мы что-нибудь придумаем.[98] Не стоит из-за этого тревожиться.
На следующий день Накатада из спальни не вышел. Принесли столики с едой и загремели посудой, но он делал вид, что не слышит. Помешкав в нерешительности, дама Накацукаса громко произнесла:
— Кушать подано!
Тогда Накатада ответил:
— Ужасно хочется спать. Положите немного на маленький поднос.
Ему положили на поднос разной еды и добавили к ней приправы. Накатада дал сначала поесть жене, остальное доел сам, и они снова легли. И на следующий день до полудня они из спальни не показывались.
Пришло письмо от матери Накатада:
«Почему от тебя так долго нет новостей? Когда ты собираешься сделать то, о чём говорил мне? Думаю, что сегодня подходящий для этого день. Приходи поскорее».
«И вправду, я обещал, — вспомнил Накатада. — Ах, как не вовремя! Но так или иначе надо идти».
Он написал матери:
«Только что возвратился от императора. Поэтому я Вам не писал».
— Однако нельзя откладывать. Надо идти, пока нет других дел… — вздохнул он и отправился на Третий проспект.
Там были приготовлены красивые платьица для Инумия подарки для её матери. Всё было выполнено столь замечательно, что подарки без стеснения можно было отправлять даже в дом Масаёри. На декоративном столике рядом с изображением бьющегося родника стояли журавли, у их ног было выгравировано стихотворение, гравировка покрыта золотом, а написано оно почерком «заросли тростника»:
«Смогу ли увидеть,
Как долгие годы
Будет жить журавлёнок
На берегу
Вечно струящихся вод?»
Мать показала Накатада множество приготовленных подарков. Внесли столики с едой. Канэмаса тоже рассматривай подарки с большим интересом.
— Несколько дней назад я отправился во дворец, читал там днём и ночью и только позавчера вернулся домой. Хотел вас навестить сразу же, но весь день не выходил из своих покоев и чувствовал себя плохо — это, по-видимому, следствие чтений! Ни вчера, ни сегодня я не мог подняться с постели, но полужив ваше письмо… Я хочу что-то вам показать. Да и рассказать мне нужно о многом.
— А что ты читал императору? — спросил отец.
— Записки деда Тосикагэ. Я собирался хранить их в тайне, но император пожелал взглянуть на них. Вот я с ними и отправился во дворец, и сразу же государь велел начинать чтения… Но за это я получил вот что! — И Накатада показал пояс.
— Это пояс, о котором рассказывают много историй, — сказал Канэмаса. — Как-то главный архивариус Сукэдзуми, занимающий также должность второго военачальника Личной императорской охраны, сказал: «Всем известно, что всё самое дорогое государь жалует Накатада. И свою самую любимую дочь, и разные вещи, с которыми он никогда не хотел расставаться, — он всё отдаёт ему». Что ж, Сукэдзуми прав.
— Этот пояс когда-то принадлежал покойному правому министру, — сказал Накатада. — Мне хочется подарить его вам. Ведь у вас такого пояса нет, а у меня есть драгоценные камни, которые дед привёз из Танского государства. Они до сих пор не вставлены в пояс, а мои камни ничуть не хуже этих украшений. С ними я сделаю себе такой же пояс.
— Ты говоришь вздор, — остановил его отец. — Этот подарок император пожаловал именно тебе. Надень его, когда отправишься во дворец на очередной праздник. Я могу спокойно обойтись без такого украшения.
— В таком случае я сделаю для вас другой, из камней деда. Потом, в сокровищнице есть удивительные рога.[99] Из-за того, что сокровища деда оставались спрятанными, чуть было не произошли ужасные события.
— Об этом лучше не говорить, — прервал его Канэмаса.
— Знаете ли вы уже удивительную новость? — переменил тему Накатада.
— Какую же это? — заинтересовался отец.
— Дело, правда, не такое и новое. Я говорю о Насицубо, — продолжал Накатада.
— Она несколько лет даже не видит наследника престола. Что же там может быть? — недоумевал Канэмаса.
— То самое! В тот день, когда я уходил из дворца, я отправился в покои Насицубо и сказал ей: «Теперь тебе ни о чём не надо беспокоиться. Я слышал о твоей радости и очень этим счастлив», — рассказал сын.
95
Прим.24 гл. XIV:
При посещении «осквернённого» дома предписывалось не садиться и не входил, в непосредственный контакт с его обитателями, чтобы не оскверниться в свою очередь.
96
Прим.25 гл. XIV:
Непонятно, о ком идёт речь. Коно Тама предполагает, что имеется в виду Инумия, которую увидел мальчик.
99
Прим.28 гл. XIV:
Парадные пояса украшались кроме драгоценных камней пластинками из рогов животных.