— Ты прочитал? — спросила она наконец еле слышно.
— Возьми свое письмо. Ерунда зеленая, — ответил Андрюша, не поворачивая к ней лица.
Это было мщение, мщение за то, что она забыла Мерцу, предала свою волшебную страну из-за какого-то случайного голубоглазого мальчика. Пусть, пусть будет больно, так ей и надо!
Весь остаток вечера Маша гордо сидела одна; но лицо у нее было такое убитое, бледное, несчастное, что Лена, глядя на нее, еле удерживала слезы. А за ужином оказались рябчики и крем. Да еще кофейный крем, самый любимый. И ничего этого Маша не ела. Съежившись от боли, она давала себе святую клятву никогда ни для кого не забывать Мерцу и никому больше ничего о ней не рассказывать.
На ночь они с Леной поплакали, и Маша сказала:
— Ничего, Леночка, пусть! Люди все не стоят того, чтобы с ними дружили. Зато подумай — у нас есть Мерца! Наша собственная, никому не известная Мерца. А у них нет ничего.
Глава двенадцатая. Болезнь двух девочек
Беда никогда не приходит в одиночку. Сперва — осада Мерцы, потом разочарование в людях и, наконец, корь. Однажды утром обе сестры пришли с прогулки, как-то странно озябнув, хотя на улице стояла настоящая милая московская весна. Они признались няне, что их тошнит.
Ни папы, ни мамы не было дома. Испуганная няня вызвала тетю Ашхэн, которая немедленно раздела Машу и Лену и смерила им температуру. Оказался жар. Когда родители вернулись домой, тетя Ашхэн уже выяснила при помощи знакомого доктора, что у девочек корь.
Обе кроватки перетащили на самую середину детской, чтоб лежать было светлей и удобней, и стали поить наших больных вкусным-превкусным питьем — горячим молоком с медом. В ту пору на корь доктора смотрели как на «вкусную» болезнь: был распространен обычай пичкать детей во время этой болезни сладостями, рассчитывая, что корь «скорей выйдет наружу». Так и теперь: тетя Ашхэн привезла им по мешочку с карамельками, и дети уже рассортировали их на любимые и нелюбимые, причем в последний разряд отошли барбарисовые и мятные, а в первый — грушевые и апельсиновые.
Но лежать было все-таки очень скучно, а во время температуры и тягостно. Маша целыми часами рассказывала Лене о Мерце, об осаде ее крепости, о том, как туда пробраться. Злополучное письмо дети не успели отправить, и оно лежало в шкафу, спрятанное между «Робинзоном Крузо» и «Маленьким лордом Фаунтлероем». Однажды ночью у Маши сильно повысилась температура. Няня, уставшая за две бессонные ночи, мирно спала. Мама только что побывала у детей и, видя их дремлющими, ушла к себе. Папа не возвращался из больницы — он приходил не раньше двенадцати. Девочки были совсем одни, но вдруг им показалось, что с ними еще кто-то.
— Видишь, видишь? — лихорадочно спросила Маша, показывая Лене пальцем на что-то темное в углу.
Лена пристально посмотрела туда вслед за Машиным пальцем и увидела трепетную теневую фигурку, дрожавшую на стене как бы в тщетном усилии от нее отделиться. Маша с просиявшими глазами подняла голову и шепнула:
— Иди, иди, иди! Лена, это вестница! Гляди на нее изо всей силы и шепчи про себя: «Иди, иди», а то иначе у нее силы не хватит победить волшебство. Ну, скорей, шепчи!
Лена изо всей силы вытаращилась в угол и глядела так долго, что у нее зарябило в глазах. Обе сестры не отводили взгляда от тени и шептали про себя одно слово, точно заклинание:
— Иди!
Наконец головки их опустились на подушки, и наступил целительный переломный сон.
И снится Маше, что тень сорвалась со стены, вытянулась, приняла человеческие очертания и подступает все ближе и ближе. Маша и Лена сразу узнали ее — это была маленькая девочка из Мерцы, похожая на хлопотунью пчелку. Она подпрыгнула к детям, схватила их за руки и быстро-быстро залепетала:
— Я все устроила. Отодвиньтесь немного, я усядусь вместе с вами. Мы полетим в Мерцу тайной дорогой.
Маша и Лена пустили ее на кровать и закутали как можно теплее в одеяло. Вдруг стены детской начали понижаться, потолок снялся и уплыл в сторону, а сверху засияли бесчисленные звезды. Не успели они опомниться, как уже неслись по необъятному воздушному пространству, словно качались в громадном звездном гамаке.