Время шло быстро. У Шубных по хозяйству было много дела. За рекой Курополкой густой зеленой травой покрылись обширные заливные луга. На пастбищах отгуливались тучные коровы. Бобыли-пастухи в домотканых рубахах, в засученных штанах, сверкая коленями, бегали за резвыми телятами. Под вечер там и тут слышались переливчатые трели пастушьих берестяных рожков. Сытые коровы-холмогорки и уставшие от беготни телята покорно тянулись к прогонам и, глухо брякая железными колокольчиками, заходили в бревенчатые стойла, где их ждали заботливые хозяйки.
В эти дни Федот Шубной работал с братьями, пилил и колол дрова, пахал, сеял яровое жито и боронил рыхлые полосы. В короткие весенние ночи он в лодке выезжал на рыбную ловлю и брал на острогу крупных щук, метавших по мелководью икру.
Будни проходили в трудах и заботах. По воскресеньям — ближе к лету — становилось веселей. Смех, прибаутки, хороводы и пляски под весенние напевы слышались с полудня и до полуночи. Парни и девушки, нарядно одетые по-летнему, веселились кто как хотел и кто как мог. Пригожие девушки, с позолоченными серьгами в ушах, с разноцветными лентами в длинных косах, бегали за ребятами, ловили их за вышитые подолы длинных рубах и приводили в круг. В другом месте парни со своими подружками высоко подпрыгивали на досках, положенных поперек кряжей. Качели с пеньковыми бечевами на перекладинах были заняты без перерыва. Качались стоя, сидя, в одиночку и попарно.
Подальше от общего гульбища, в белых коленкоровых платьях с узорной вышивкой, сверкая норвежскими перстеньками, расхаживали славнухи, которым подходило время к замужеству. У них свои были думы и песни свои:
Иногда в летние праздники дородные куростровские девицы вереницами ходили по деревенским улицам и, поравнявшись с избами, где жили ребята-женихи, выманивали их на гульбище задорными песнями. Однажды толпа девчат, остановясь против избы братьев Шубных, возвестила о себе:
Федот выглянул в оконце и, смеясь, показывая ровные, словно косторезом точенные зубы, ответил им так же напевно:
В большой сумрачной избе послышался смех Якова-старшего, женатого брата. Он сидел в углу под полатями и чинил порванные сети.
— Покатай их, Федот, покатай. Сегодня в карбасе никуда мне не ехать. Сколько их там, поди усаживай!..
Федот вышел на широкую улицу Денисовки, поклонился девушкам:
— Если не шутите, поедем! Айда в карбас!..
Парус натянут. Два парня на веслах, один за рулем.
Карбас развернулся посреди реки.
— Куда, девки, путь держать?
— В Холмогоры! — крикнули в ответ некоторые.
— В Вавчугу! — раздалось больше голосов.
— Давайте в Вавчугу, на баженинские верфи. Там ребята шибко хороши, бойки да веселы.
И вот карбас направлен в Вавчугу. Позади Денисовка, поодаль, на высоком берегу, Холмогоры, как порядочный город — есть на что посмотреть. Из-за лесу поднимались главы матигорской церкви. А по берегам шумел зеленый веселый кустарник. Ветви свисали над тихой поверхностью реки. В прозрачной воде плескалась рыба, оставляя на глади широко расходящиеся круги.
Часа через два за прибрежным ельником показалась Вавчуга. Небольшое, но бойкое селение: шесть доков, в них заложены, а некоторые уже накануне спуска, корабли-гукоры для плаванья в своих и иноземных морях. Рядом — три двухпоставных пильных амбара. Здесь толстые, семивершковые в отрубе бревна «растираются» на доски, нужные кораблестроителям. Вблизи баженинских хором церковь — своя, домашняя, у Баженина свое духовенство, свои работающие по найму корабельных дел мастера-умельцы, а главный среди них — ровдогорский мужик Степан Кочнев. Этому мастеру цены нет. Корабли его работы в большом почете в Англии и Голландии. Быстроходные, устойчивые, красивые…