— А ты бы взял да и высказал все это графу Орлову или Потемкину, — участливо предложила Вера Филипповна.
— Орлову? Потемкину? — изумился Шубин. — Да они-то и подогревают государыню. Нет, видимо, стисни зубы и орудуй резцом, делай, что прикажут. И буду делать не столь им в угоду, сколь в интересе моего вдохновения и соображения…
Подобные разговоры и раздумья вслух происходили у Федота Шубина только лишь с женой да еще с художником Аргуновым. С другими Федот держался строго официально, без лести и излишней доверчивости. Приходилось о многом думать и молча переживать.
— Против ветра не надуешься, соломинкой обуха не перешибешь, — говорил в тех случаях Федот, когда в жизни происходили события, граничащие с явным бессердечным произволом и безрассудством.
Иногда, очень усталый, приходил он из мастерской в дом, тщательно умывался холодной водой, переодевался в праздничное платье — темно-зеленый бархатный кафтан, на крепкую шею надевал легкое и тонкое кружевное жабо и вместе с разнаряженной Верой Филипповной отправлялся на прогулку.
Больше всего им нравилась прогулка по Неве и Фонтанке. В ту пору раскрашенных лодок с нарядными балдахинами на корме, разных размеров шлюпок было множество. Они служили для прогулок и средством передвижения по Фонтанке, Мойке и по Финскому заливу. Обычно супруги Шубины приходили на набережную Невы против длинно вытянувшегося дома «Двенадцати коллегий» и выбирали лодочников, отпущенных их владельцами для сверхурочного приработка. Вот и теперь, когда Шубин с женой подошли к парапету, лодочники наперебой приглашали:
— К нам пожалуйте!
— К нам, к нам! Мы стрелой прокатим!..
— В нашу юсуповскую ладью добро пожаловать! Где же еще лучше юсуповской найдете? Садитесь, поплыли!..
Несколько минут Шубины разглядывали покачиваемые на волнах у причалов лодки и быстро соглашались:
— Давай, Вера, не пощадим целкового, махнем на юсуповской! Смотри, двенадцать гребцов, а сколь нарядны. Да еще медные рога и трубы при них. Могут и игрой потешить.
— Поедем! — радостно восклицала Вера и, слегка приподняв широкую и длинную юбку, чтобы не замочить при посадке, шагнула по сходням. А с лодки предупреждали:
— Уговор дороже денег, господин барин, на юсуповской ладье цена за прокат с музыкой не рупь, а целых два. Путь такой: отсель до царской прачешной, что на Фонтанке, плывем на больших веслах, по всей Фонтанке на малых веслах до залива, а от залива до сего места опять на больших двенадцати веслах…
— Поехали! — решительно заявил Шубин. — Не мы для денег, а деньги ради нас. Садись, Вера, на правый борт, любуйся на Дворцовую и Летний сад…
И в самом деле, богаче убранством юсуповских лодок и наряднее лодочников не было на всей Неве. Разве только между Петергофом и Зимним дворцом изредка курсировала небольшая флотилия самой царицы, превосходящая юсуповские.
Двенадцать гребцов-красавцев, двенадцать крепостных рабов Юсупова, одетые все, как один, в бархатные, шитые серебром куртки вишневого цвета; из-под курток виднелись накрахмаленные белые шелковые рубахи. На треуголках-шляпах развевались от речного ветра пышные и раскрашенные перья каких-то нездешних, невиданных птиц. Лодочники подняли весла и дружно, как по команде, взмахнули ими. Лодка припрыгнула на волнах и понеслась к наплавному мосту. Мост раздвинулся, лодка вышла на невский простор и вскоре, круто развернувшись, проскочила под мост возле Летнего сада, вышла на Фонтанку. Был солнечный, на редкость хороший, безоблачный в Петербурге день. В саду гремела музыка. Гуляла нарядная публика. Перед летним дворцом царицы маршировали гвардейцы. По набережной Фонтанки проносились взад-вперед кареты пышные и обычные, запряженные парами и четверками. Здесь юсуповские лодочники по течению Фонтанки и в тесноте снующих лодок заменили длинные весла короткими и уже не в двенадцать, а в шесть весел гребли с ленцой и прохладцей. Остальные шестеро, ублажая Шубиных, играли на медных трубах легкую для восприятия, отнюдь не мешающую на прогулке музыку.