У Шубиных, забывших о всяческой суете, было веселое настроение. И это хорошее настроение, желание повеселиться, побалагурить, быть может подтянуть под игру музыкантов песенку тотчас же изменилось, когда лодка миновала Летний дворец и шереметевский особняк, вышла за мост, пересекающий «Невскую прешпективу». Дальше берега Фонтанки еще не были облицованы камнем. Высокие бревенчатые плавучие и береговые копры вздымались над берегами. Стопудовые чугунные «бабы» под гортанный заунывный напев рабочих вбивали толстые бревенчатые сваи в берега. Тут же цепными лебедками и на снастях-бечевах спускали и укладывали впритирку тяжелые, гладко обтесанные каменные глыбы. И было на набережной шумно от рабочего многолюдья. Здесь каждый делал свое дело: одни разбивали молотками каменные глыбы, другие тесали бревна, третьи на тачках куда-то отвозили землю; многие толпились у копров; кузнецы ковали железные кольца и наконечники для свай, дабы легче и скорей, не расщепляясь, они доходили до грунта. Надсмотрщики и подрядчики поглядывали за рабочим людом, понукали, подгоняли. Кое-где на береговом спуске и на плотах подкреплялись пищей уставшие до изнеможения строители. Пища была не бог весть какая — сухари ржаные, хлебный квас, луковица, да разве еще на «верхосытку» пересоленная ладожская рыбина; хорошо, что такой корм давался вдосталь, иначе бы и руками не двинуть, и ног не протянуть… И весь этот многочисленный скоп людей, от юношей до бородатых стариков, полунагих, полубосых, в холщовых отрепках, едва ли чем отличался от людей каторжных. Все они были изнуренные, испитые, но закаленные на тяжелой работе, им ничто не страшно, кроме божьей кары. Среди этих работных мужиков-сезонников находились еще такие, которые сквозь горечь обид и справедливых нареканий на свою тяжкую долю могли пошутить, позлоязычить, поднять кого-либо на смех, поиздеваться в меру своего мужицкого остроумия. Вот и теперь, завидев пышную лодку с нарядными гребцами и барина с барыней на корме под шелковым навесом, кто-то из толпы рабочих выкрикнул:
— Робя! Глянь, хранцуз с немкой в лодочке прохлаждаются! Сошел бы, поработал с нами?..
— Ого! Хранцуз, веселая голова! Живет спустя рукава!.. Ему в нашем краю житье, как в раю! — поддержал другой мужик-острослов.
Среди сезонников послышались смешки, хохот. Подрядчик тоже засмеялся, но, насильно сдержав себя от смеха, рявкнул:
— Тихо! Может, это из наших, князь какой. Кабы не влетело. Тихо!..
— Нет, не князь. Выправка, да и женка в наряде нездешнем, и помалкивают, знать хранцузы. Наш бы кто был, так отлаялся бы…
И опять насмешливый голос из толпы:
— Эге-й! Хранцуз, мотай на ус, не про тебя ли сказано? Хранцуз дымом греется, шилом бреется, сыт крупицей, пьян водицей?
Старший на лодке рулевой, увещевая их, сказал:
— Перестаньте шутить, вас не задевают. Постыдитесь. Нехорошо. Ну, допустим, француз — что он, разве не человек? Зачем насмешки строить?
Шубин возмутился:
— Вера! Да они и в самом деле меня за француза принимают. Господи, до чего твой Федот дошел! Ну-ка, рулевой, направь к берегу, я с ними потолкую, докажу я им, каков я француз!..
— Робя! при нем, кажись, шпага. Гляди, как бы худо не было.
— Тикай, Мишка! Это ты наболтал, трескун несчастный. Смотри, барин-то на лодке на тебя прет!.. — Мишка-острослов бросился бежать в первый переулок.
Среди отдыхавших за едой сезонников наступила тишина. Все замерли, не ведая, что от этого не струхнувшего барина будет им за насмешки. Лодка ткнулась в берег. Федот подался из-под навеса, встал во весь рост около гребцов и зычно спросил:
— Ну, кто сказал, что я француз?
— Да это, барин, так, малость толику пошутили, скучно же народу, ну иногда и порезвятся неуемные дьяволы! — ответил за всех десятник. — Вы уж на нас не будьте в обиде. Просим…
— Да я не в обиде, — усмехнулся Шубин добродушно. — Чьи вы да отколь?
— Мы-то большей частью вологодские да белозерские. Ясно, кому строить Питер, как не нам. И деды, и отцы, и мы теперь…
— А холмогорские да архангелогородские есть тут?
— Как же, барин, есть малость.
— Кто да кто? — заинтересовался Шубин.
— Есть из Копачева которые, есть матигорские, из Ракул есть пятеро, из Ровдогор трое… А вы что, бывали в наших местах?
Шубин не ответил прямо, а спросил:
— Как там, ровдогорцы, Васюк Редькин поживает?
— Жив-здоров, еще крепок, — ответили удивленно из толпы.
— А Никита Дудин с морской службы вернулся?
— Смотри-ка, ребята, и Никитку знает!