Антня же ему ответила: «Увы, как скоро пришлось нам вспомнить клятвы, как скоро — изведать оковы. Уже смеет какой-то негодяй любить меня и, всяческими обещаниями соблазняя, надеется и на ложе мое взойти после тебя, Габроком, и возлечь со мной, предаваясь страсти. Но не настолько мне дорога жизнь, чтобы я снесла это бесчестие и могла потом глядеть на свет солнца. Я решила, Габроком: умрем вместе. После смерти мы вновь обретем друг друга, и никто нас тогда не разлучит».
2. Габроком согласился.
Между тем Апсирт, узнав, что Коримб вернулся с богатой добычей, пришел в свое поместье. Увидев Габрокома и Антию, он был поражен красотой обоих и тут же потребовал их себе, рассчитывая на большую прибыль. А все остальное — имущество, деньги и женщин, которые были захвачены в плен, — он разделил между людьми Коримба. Евксин и Коримб с большой неохотой и лишь по необходимости уступили Габрокома и Антию. Они ушли ни с чем, а Апсирт, взяв молодых людей и двух рабов, Левкона и Роду, отправился в Тир. По пути в город Габроком и Антия привлекали восторженные взгляды встречных; здешние варвары,[1] никогда не видавшие такой красоты, решили, что перед ними боги, и прославляли Апсирта, владельца столь красивых рабов. Приведя Габрокома и Антию к себе домой, Апсирт передает молодых людей верному рабу и приказывает заботиться о них, надеясь получить хорошую прибыль, если продаст пленников за настоящую цену.
3. Вот что со всеми сталось.
Через несколько дней Апсирт по каким-то торговым делам уехал в Сирию; тем временем его дочь Манто влюбилась в Габрокома. Она уже годилась в невесты и была хороша собой, но, разумеется, не могла сравниться с Антией. Постоянно встречаясь с юношей, Манто пленяется им все сильнее, не может побороть свою страсть и сама не знает, что делать. Она не осмеливалась открыться Габрокому, ибо знала, что у него есть жена, и не надеялась поэтому добиться его любви; не смела она также признаться домашним — из страха перед отцом. Поэтому она еще сильнее пылала, страдая любовной болезнью. Не в силах дольше молчать, она решила поверить свою любовь рабыне Антии — Роде, своей сверстнице, молодой девушке; только Рода, думала она, сумеет ей помочь. Выбрав подходящее время, Манто подводит девушку к домашнему жертвеннику: она молит не выдавать ее, заставляет поклясться в этом, открывает свою страсть к Габрокому, просит о помощи и сулит щедрые подарки. «Помни, — говорит она, — что ты моя рабыня, и знай, что тебе придется испытать гнев варварки и оскорбленной женщины».
С этими словами она отпустила Роду. А та была в смятении: любя Антию, она не хотела рассказать Габрокому о страсти Манто, но в то же время страшилась необузданности своей новой госпожи. Лучшим выходом она сочла посоветоваться обо всем с Левконом; с ним она была связана любовью — они были неразлучны еще в Эфесе. Застав его одного: «О Левкон, — воскликнула Рода, — теперь мы совсем погибли. Больше мы не увидим Габрокома и Антию: знаешь, дочь Апсирта любит его страстной любовью и грозит, если не добьется своего, жестоко расправиться с нами. Подумай, как нам быть. Отговаривать эту варварку бесполезно, а разлучить Габрокома с Антией немыслимо». Левкон, предчувствуя беду, залился слезами, но потом овладел собой и сказал: «Молчи, Рода, я все беру на себя».
4. Успокоив Роду, он идет к Габрокому. А тот только и делал, что целовал Антию или радовался ее поцелуям, говорил ей нежные слова или слушал ее речи. Левкон подошел к ним и сказал: «Как нам быть? Что нам делать, жалким рабам? Ты понравился молодой госпоже, Габроком; дочь Апсирта одержима страстью к тебе, а спорить с влюбленной женщиной и к тому же варваркой — опасно. Подумай обо всем этом и постарайся спасти нас от ярости Манто». Габроком разгневался на эти слова и, с презрением глядя на Левкона, ответил: «Бессовестный ты человек, Левкои! Ты еще больший варвар, чем эти финикийцы. Как ты посмел рассказать мне о таких вещах, как дерзнул при Антии говорить о другой женщине. Пусть я раб, но я верен клятвам. Эти варвары имеют власть над моим телом, но душа моя осталась свободной.[2] Манто может грозиться, чем хочет — мечом, плетьми, кострами, всеми рабскими пытками, — все равно я добровольно не соглашусь нанести оскорбление моей Антии».
1
2