16. Пленники в это время печалились, с беспокойством ожидая новых бед, снова и снова обещая соблюдать свои клятвы. Коримб и Евксин входят к ним и, заявив, что желают поговорить наедине, уводят—один Антию, другой—Габрокома. А у тех в предчувствии недоброго упало сердце. И вот Евксин говорит Габрокому: "Я вполне понимаю, юноша, что ты тяжело переносишь свое несчастье, превратившись из свободного человека в раба и из богатого в нищего. Ты должен все отнести за счет судьбы, смириться со своей участыо и полюбить того, кто отныне твой господин. Знай, от тебя самого зависит стать вновь свободным и счастливым, если ты только пожелаешь уступить своему господину Коримбу: он любит тебя страстной любовью и с радостью сделает хозяином всего своего добра. Ничего худого с тобой не случится, напротив,. Коримб будет к тебе еще благосклоннее. Подумай, Габроком: нет у тебя друга, земля вокруг чужая и незнакомая, повелители—пираты, и не избегнуть тебе места, если отвергнешь Коримба. Зачем тебе теперь жена и семья, зачем возлюбленная столь юному отроку? Оставь все это, смотри только на одного Коримба, только его одного слушайся". Евксин кончил, а юноша стоял в молчании и не знал, что ответить. Он затосковал и заплакал, видя, в какой он опять беде, а потом говорит Евксину: "Дай мне срок обдумать твои слова, и тогда я дам ответ". Евксин ушел. Коримб в свою очередь говорил Антии о любви к ней Евксина, о неизбежности ее теперешней судьбы и о том, что ей придется покориться. Он пообещал многое: и брак законный, и богатство,—если она будет послушна,—и всяческие блага. Антия ответила так же, как Габроком,— попросила отсрочки для размышления. Евксин и Коримб ожидали их ответа, сидя вместе, и надеялись, что их замысел удастся.
II.
Между тем Габроком с Антией вернулись туда, где они теперь жили, и, рассказав друг другу все, что им пришлось выслушать, в слезах упали на пол. "Отец,—взывали они,—мать родная, родина любезная и вы все, близкие и дорогие сердцу!" Но потом Габроком овладел собой. "О мы, злосчастные,—сказал он,—в-чужой земле какие еще муки суждено вынести нам, отданным во власть наглых пиратов? Сбывается предсказанное. Это бог мстит мне за гордыню. Любит меня Коримб, тебя желает Евксин. О губительная для нас обоих красота! Затем ли я доселе хранил свою чистоту, чтобы отдаться разбойнику, пылающему постыдной страстью?! Что за жизнь ожидает меня—из честного человека я стал продажной девкой и Антию свою потерял. Но нет, клянусь чистотой—моей подругой еще с детских лет, я не покорюсь любви Коримба. Лучше мне умереть и этой ценой сохранить целомудрие". Так он говорил и горько плакал.
Антия же ему ответила: "Увы, как скоро пришлось нам вспомнить клятвы, как скоро—изведать оковы. Уже смеет какой-то негодяй любить меня и, всяческими обещаниями соблазняя, надеется и на ложе мое взойти после тебя, Габроком, и возлечь со мной, предаваясь страсти. Но не настолько мне дорога жизнь, .чтобы я снесла это бесчестие и могла потом глядеть на свет солнца. Я решила, Габроком: умрем вместе. После смерти мы вновь обретем друг друга, и никто нас тогда не разлучит".
2. Габроком согласился.
Между тем Апсирт, узнав, что Коримб вернулся с богатой добычей, пришел в свое поместье. Увидев Габрокома и Антию, он был поражен красотой обоих и тут же потребовал их себе, рассчитывая на большую прибыль. А все остальное—имущество, деньги и женщин, которые были захвачены в плен,—он разделил между людьми Коримба. Евксин и Коримб с большой неохотой и лишь по необходимости уступили Габрокома и Антию. Они ушли ни с чем, а Апсирт, взяв молодых людей и двух рабов, Левкона и Роду, отправился в Тир. По пути в город Габроком и Антия привлекали восторженные взгляды встречных; здешние варвары, никогда не видавшие такой красоты, решили, что перед ними боги, и прославляли Апсирта, владельца столь красивых рабов. Приведя Габрокома и Антию к себе домой, Апсирт передает молодых людей верному рабу и приказывает заботиться о них, надеясь получить хорошую прибыль, если продаст пленников за настоящую цену.
3. Вот что со всеми сталось.
Через несколько дней Апсирт по каким-то торговым делам уехал в Сирию; тем временем его дочь Манто влюбилась в Габрокома. Она уже годилась в невесты и была хороша собой, но, разумеется, не могла сравниться с Антией. Постоянно встречаясь с юношей, Манто пленяется им все сильнее, не может побороть свою страсть и сама не знает, что делать. Она не осмеливалась открыться Габрокому, ибо знала, что у него есть жена, и не надеялась поэтому добиться его любви; не смела она также признаться домашним—из страха перед отцом. Поэтому она еще сильнее пылала, страдая любовной болезнью. Не в силах дольше молчать, она решила поверить свою любовь рабыне Антии—Роде, своей сверстнице, молодой девушке; только Рода, думала она, сумеет ей помочь. Выбрав подходящее время, Манто подводит девушку к домашнему жертвеннику: она молит не выдавать ее, заставляет поклясться в этом, открывает свою страсть к Габрокому, просит о помощи и сулит щедрые подарки. "Помни,—говорит она,—что ты моя рабыня, и знай, что тебе придется испытать гнев варварки и оскорбленной женщины".
С этими словами она отпустила Роду. А та была в смятении: любя Антию, она не хотела рассказать Габрокому о страсти Манто, но в то же время страшилась необузданности своей новой госпожи. Лучшим выходом она сочла посоветоваться обо всем с Левконом; с ним она была связана любовью—они были неразлучны еще в Эфесе. Застав его одного: "О Левкон,—воскликнула Рода,—теперь мы совсем погибли. Больше мы не увидим Габрокома и Антию: знаешь, дочь Апсирта любит его страстной любовью и грозит, если не добьется своего, жестоко расправиться с нами. Подумай, как нам быть. Отговаривать эту варварку бесполезно, а разлучить Габрокома с Антией немыслимо". Левкон, предчувствуя беду, залился слезами, но потом овладел собой и сказал: "Молчи, Рода, я все беру на себя".
4. Успокоив Роду, он идет к Габрокому. А тот только и делал, что целовал Антию или радовался ее поцелуям, говорил ей нежные слова или слушал ее речи. Левкон подошел к ним и сказал: "Как нам быть? Что нам делать, жалким рабам? Ты понравился молодой госпоже, Габроком; дочь Апсирта одержима страстью к тебе, а спорить с влюбленной женщиной и к тому же варваркой—опасно. Подумай обо всем этом и постарайся спасти нас от ярости Манто". Габроком разгневался на эти слова и, с презрением глядя на Лев- копа, ответил: "Бессовестный ты человек, Левкои! Ты еще больший варвар, чем эти финикийцы. Как ты посмел рассказать мне о таких вещах, как дерзнул при Антии говорить о другой женщине. Пусть я раб, но я верен клятвам. Эти варвары имеют власть над моим телом, но душа моя осталась свободной. Манто может грозиться, чем хочет—мечом, плетьми, кострами, всеми рабскими пытками, —все равно я добровольно не соглашусь нанести оскорбление моей Антии".
Пока он говорил, Антия лежала, онемев от горя, и не могла вымолвить слова. С трудом пришла она, наконец, в себя и сказала: "Я чувствую твое великодушие, Габроком, и верю, что ты меня любишь, но молю, господин моей души, не обрекай себя на муки, уступи страсти Манто, а я уйду с вашей дороги и убью себя. Только об одном прошу—схорони меня сам, поцелуй на прощание и помни о своей Антии".
Ввергнутый ее словами в неутешное отчаяние, Габроком не понимал, что с ним происходит.
5. Вот что сталось с Габрокомом и Антией.
А Манто, видя, что Рода медлит, теряет над собой власть и пишет Габрокому письмо.
"Прекрасному "Габрокому шлет привет его госпожа. Манто любит тебя и не в силах дольше молчать. Быть может, это не подобает девушке, но простительно влюбленной. Молю, не отвергай меня, не презирай ту, которая только о тебе и думает. Если ты согласишься, я упрошу отца моего Апсирта соединить нас браком, а от твоей теперешней жены мы сумеем избавиться; тогда ты станешь богатым и счастливым. А если будешь противиться, подумай, что тебе придется перенести от оскорбленной и мстительной женщины, что испытают твои друзья, мирволящие твоей надменности".