– Скоро, совсем уж скоро и вы, молодой господин, сравняетесь с ней ростом, – и тоже выходит наружу.
Право, затруднительное положение, но ведь обратно в дом ее не втолкнешь. Отойдя в сторону, Гэндзи останавливается у входа на переходную галерею и стоит там, стараясь держаться так, чтобы лунный свет не падай ему на лицо. Приблизившись к нему, старуха говорит:
– Вы сегодня провели ночь с госпожой? А у меня уже третий день болит живот, да так, что сил нет терпеть, потому я и хотела переночевать в нижних покоях, а тут вдруг госпожа сама изволила позвать. Иди, говорит, а то в доме слишком безлюдно. Вот я с вечера к вам и перебралась. Совсем боли замучили, – жалуется она и, не дожидаясь ответа, вскрикивает: – Ох, опять схватило, опять!.. Ладно, после поговорим, извините…
Старуха поспешно удаляется, и Гэндзи наконец получает возможность выйти. Только теперь он начинает понимать, с какими опасностями сопряжены столь легкомысленные похождения. Посадив Когими сзади в карету, Гэндзи отправляется в дом на Второй линии.
Рассказывая мальчику о событиях прошедшей ночи, он недовольно ворчит:
– Все-таки ты совсем еще дитя. – И, уязвленный до глубины души разражается упреками.
Жалея его, Когими не произносит ни слова в свое оправдание.
– Твоя сестра питает ко мне такое отвращение, что я и сам себе становлюсь противен. Неужели она не могла хотя бы из простой любезности ответить на мое письмо? Конечно, мне далеко до Иё-но сукэ, но все же… – обиженно ворчит Гэндзи, однако, укладываясь спать, укрывается сначала ее платьем и только поверх него своим. Когими он устраивает рядом, дабы иметь возможность излить на него свои обиды.
– Ты очень мил, но твое родство с этой бессердечной особой вряд ли будет способствовать согласию меж нами, – говорит Гэндзи весьма строгим тоном, и Когими совсем падает духом.
Некоторое время Гэндзи оставался в опочивальне, но сон не шел к нему. Повелев принести тушечницу, он принялся что-то писать на листке бумаги, не письмо, нет, наверное, ему просто захотелось поупражнять руку…
так начертал он, а Когими, спрятав листок бумаги за пазуху, унес его.
– А та, другая, о чем она теперь думает?
Но как ни жаль ему было бедняжку, поразмыслив, он все-таки решил оставить ее без положенного в таких случаях послания. Тонкое же платье, сохранившее аромат любезной ему особы, Гэндзи положил рядом с собой и то и дело любовался им. Когда Когими вернулся домой, сестра уже поджидала его и принялась отчитывать со всей суровостью:
– Твое поведение возмутительно! Хоть мне благодаря счастливой случайности и удалось расстроить ваши намерения, у многих наверняка возникли подозрения, и положение мое ужасно. А твой господин, какого он будет о тебе мнения, увидев, что ты неспособен подчиняться голосу рассудка? – стыдила она Когими.
Одни лишь упреки слыша и с той и с другой стороны, мальчик совсем растерялся, но все-таки решился вытащить из-за пазухи сложенный листок бумаги. И женщина, несмотря на негодование, взяла его и стала читать.
«Наверное, поблекла, словно платье рыбачки из Исэ» (23), – думала она, представляя себе эту «пустую скорлупку», и печалилась.
А госпожа Западных покоев в крайнем замешательстве возвратилась к себе. Никто из прислуживающих ей дам и не подозревал о случившемся, и она украдкой вздыхала, замирая от страха и надежды, когда видела Когими, но, увы, тщетно.
Откуда ей было знать, что она оказалась жертвой ошибки? Прежде жизнерадостная и беззаботная, девушка с каждым днем становилась все печальнее. Впрочем, и та, жестокая, хоть и удавалось ей сохранять наружное спокойствие… Могла ли она предполагать, что сумеет пробудить в сердце Гэндзи столь глубокое чувство? «О, если б я жила так, как в те давние дни», – думала она, но, увы, вернуть прошлое невозможно. Как-то раз, не в силах сдерживать тоски, написала она на том же самом листке:
Вечерний лик
Гэндзи, 17 лет
Дама с Шестой линии (Рокудзё-но миясудокоро), 24 года, – возлюбленная Гэндзи
Дайни – кормилица Гэндзи
Корэмицу – сын кормилицы Дайни, приближенный Гэндзи
Монах Адзари – сын кормилицы Дайни
Госпожа Сёсё – дочь кормилицы Дайни
Супруга правителя Иё (Уцусэми)
Правитель Иё (Иё-но сукэ) – супруг Уцусэми, отец правителя Кии и Нокиба-но оги
Дочь правителя Иё, ранее – госпожа Западных покоев (Нокиба-но оги)
Когими – брат Уцусэми
Молодая госпожа из дома Левого министра (Аои), 21 год, – дочь Левого министра, супруга Гэндзи
Укон – прислужница Югао
То-но тюдзё – сын Левого министра, брат Аои, первой супруги Гэндзи
Дама из дома с цветами «вечерний лик» (Югао), 19 лет, -возлюбленная То-но тюдзё, потом Гэндзи
Куродо-но бэн – сын Левого министра, младший брат То-но тюдзё и Аои
Государь (имп. Кирицубо) – отец Гэндзи
Левый министр – тесть Гэндзи
В те дни, когда Гэндзи тайно посещал некую особу, жившую на Шестой линии, он как-то раз, возвращаясь из Дворца, решил навестить свою кормилицу Дайни, которая занемогла тяжкой болезнью и приняла постриг[1].
Разыскав ее дом на Пятой линии, Гэндзи подъехал к нему, но ворота оказались запертыми, и, послав за Корэмицу, он стал ждать, пока их откроют, разглядывая между тем невзрачные окрестности. Рядом с домом кормилицы стоял небольшой домик, окруженный новым кипарисовым забором. Кое-где верхние створки решеток были подняты, и в отверстиях белели опрятные шторы, сквозь которые виднелись прелестные женские головки – женщины с любопытством поглядывали на улицу. Наблюдая, как они двигались по дому, Гэндзи попробовал представить их себе во весь рост и вынужден был заключить, что они чрезмерно высоки[2]. «Кто же там живет?» – заинтересовался он, слишком уж необычным показалось ему это жилище.
Гэндзи приехал сюда в самой скромной карете и даже без «передовых». «Кто меня здесь узнает?» – успокаивал он себя, украдкой выглядывая из кареты. Ворота у дома, привлекшего его внимание, были подняты, и взору Гэндзи представилось столь тесное и бедное жилище, что ему стало грустно. «Где в целом мире…» (24). Впрочем, ведь и драгоценные хоромы не лучше.
Ограда, сбитая из поперечных планок, была увита прелестным зеленым плющом, из зелени, горделиво улыбаясь, выглядывали белые цветы.
– «Я спросил у той, что стояла» (25), – невольно вырвалось у Гэндзи, и один из спутников его, почтительно склонившись, ответил:
– Это белое, пышно цветущее (25) называют «вечерний лик»[3]. Имя – словно у женщины… Но на какой неприглядной ограде приходится им цвести.
Да, вокруг теснились бедные домишки, там и сям – покосившиеся, ветхие стены… А по застрехам, увы, тоже не отличавшимся крепостью, вились цветы.
– Что за жалкая судьба у этих цветов! – сказал Гэндзи. – Сорвите мне один.
Кто-то из приближенных, пройдя сквозь приподнятую створку ворот, сорвал цветок. Тут приоткрылась дверца – как ни странно, довольно изящная – и на пороге появилась прелестная девочка-служанка, за ней тянулись длинные хакама из нелощеного желтого шелка. Поманив приближенного Гэндзи, она протянула ему благоуханный белый веер и сказала:
1
2
3
«Вечерний лик»