В те дни Гэндзи был поглощен сопоставлением образцов японской скорописи. Разыскивая повсюду людей, известных своими достижениями в искусстве письма, он независимо от того, какого они были состояния, посылал им листы бумаги, дабы они написали что-нибудь для его дочери. В ларце юной госпожи не было ни одного неумело написанного свитка. Самым лучшим мастерам сообразно их званиям и рангам посылал Гэндзи свитки и листы с просьбой заполнить их образцами своей каллиграфии. В конце концов в доме Великого министра собралось множество редкостных творений, равных которым не было и в сокровищницах заморских государей. Среди них особый интерес вызывали свитки, подаренные принцем Хёбукё, многие молодые люди сгорали от желания их увидеть. Было собрано также немало прекрасных произведений живописи, среди которых дневники из Сума могли бы занять далеко не последнее место, но, как ни велико было желание министра сделать их достоянием потомков, он счел необходимым подождать, пока юная госпожа не станет чуть старше.
Слухи обо всех этих приготовлениях дошли до министра Двора, и он был чрезвычайно раздосадован. Его младшая дочь достигала расцвета своих лет, и он не мог не печалиться, видя, что красота ее пропадает напрасно. Ее неизменно унылый и задумчивый вид приводил его в отчаяние. Но Сайсё-но тюдзё по-прежнему не обращал на нее внимания, а делать первый шаг самому казалось министру позорным малодушием, и он лишь вздыхал украдкой, раскаиваясь, что не дал своего согласия раньше. Да и можно ли было винить одного юношу?
Сайсё-но тюдзё слышал, что министр готов пойти на уступки, но, помня обиду, держался с прежним безразличием, хотя и не проявлял интереса к другим женщинам. Порою им овладевала такая тоска, что «было, увы, не до шуток» (137), но, очевидно, слишком сильно было в нем желание стать советником, прежде чем он снова встретится с кормилицей, с таким презрением отнесшейся когда-то к его светло-зеленому платью.
Неопределенное положение сына удивляло и тревожило Великого министра.
– Если дочь министра Двора уже не занимает твоих мыслей, – говорил он, – следует подумать о ком-то другом, тем более что соответствующие намеки были сделаны со стороны Правого министра и принца Накацукаса.
Но юноша молчал, почтительно склонившись перед отцом.
– Возможно, я не вправе говорить об этом, ибо в свое время тоже не захотел последовать мудрым наставлениям отца. Однако теперь я вижу, что эти наставления достойны того, чтобы им следовали не только мы, но и наши далекие потомки. Люди могут истолковать твое унылое одиночество по-своему, решив, что тебя тяготит какая-то тайная печаль. Боюсь, что в конце концов, влекомый предопределением, ты окажешься во власти какой-нибудь ничтожной особы и станешь предметом для насмешек, так что останется лишь с сожалением вспоминать о том, какие надежды возлагались на тебя когда-то. Как бы высоки ни были твои помышления, не все в жизни подчиняется человеческим желаниям, всему есть пределы, и не стоит поддаваться тщетным соблазнам.
Я вырос во Дворце и никогда не был свободен в своих действиях. Жизнь моя подчинялась множеству запретов, и я старался не допускать ни малейшей оплошности, понимая, что любой неверный шаг повлечет за собой утрату доброго имени. Но, несмотря на все предосторожности, я был обвинен в безнравственном поведении и попал в немилость. Незначительное положение в обществе не может служить оправданием для распущенности и потворства собственным прихотям. Разумеется, самые мудрые люди теряют голову из-за женщин, ежели искушение слишком велико, а рядом нет никого, кто помог бы сохранить душевное равновесие. История знает немало подобных примеров.
Отдав свое сердце недостойной женщине, ты можешь не только опорочить ее имя, но и навлечь на себя ее гнев, которого бремя будет отягощать твою душу в грядущих рождениях. Впрочем, не стоит отчаиваться, даже если почему-либо был сделан неправильный выбор и ты оказался связанным с женщиной, которая тебе не по душе, с недостатками которой ты не можешь мириться. Постарайся и в этом союзе видеть хорошее, а не дурное. Можно примириться с супругой ради ее родителей, а ежели родителей нет и она лишена всякой опоры в жизни, пусть жалость к ней поможет тебе простить ее недостатки, если таковые имеются. Главное – стараться думать не только о своем, но и о ее благе. В этом и проявляется подлинная мудрость.
В последнее время у Великого министра оставалось довольно досуга для того, чтобы делиться с сыном своими соображениями по этому поводу.
Однако юноша и помыслить не мог о том, чтобы, последовав его совету, хотя бы на время отдать свое сердце другой. Это казалось ему преступлением, за которое он вечно будет в ответе.
Девушка тоже печалилась, видя удрученное более обычного лицо отца, и, чувствуя себя виноватой, сетовала на горестную судьбу.
Она притворялась спокойной и беззаботной, но в сердце ее жила тайная грусть. Иногда, не в силах более сдерживать своих чувств, юноша писал к ней трогательно-пылкие письма. «На кого решусь положиться…» (264) – вспоминалось девушке. Женщина искушенная заставила бы себя сомневаться в искренности его чувств, она же, читая его письма, лишь радовалась, находя в них подтверждение тому, что волновало и ее душу.
– Принц Накацукаса имеет виды на сына Великого министра, – говорили дамы, – кажется, уже и переговоры по этому поводу ведутся…
Министр Двора мрачнел с каждым днем.
– Вот что говорят в мире, – тихонько сообщил он дочери. – Какая неслыханная черствость! Очевидно, Великий министр сердит на меня за то, что когда-то я не проявил должного внимания к его просьбе. Но не могу же я открыто признать свое поражение! Люди станут смеяться.
Увидев слезы у него на глазах, девушка не сумела сдержаться и тоже заплакала, стыдливо отвернувшись от отца. Нельзя было не залюбоваться ее прелестной фигуркой!
«Что же мне делать? – терзался министр. – Не лучше ли попытаться самому выяснить, каковы его намерения?»
Он вышел, а девушка, погруженная в раздумья, так и осталась сидеть у порога. «Отчего так легко текут слезы. – сокрушалась она. – Что подумал отец?» Тут как раз принесли письмо, и она сразу же прочла его, хотя, казалось бы…
«Как жесток, даже и не намекнет…» – подумала девушка, и горько ей стало чрезвычайно, но все же она ответила:
Больше она не написала ни слова, и юноша был в недоумении. Говорят, что он еще и еще раз перечитывал ее письмо, задумчиво склонив голову…
Листья глициний
Великий министр (Гэндзи), 39 лет
Сайсё-но тюдзё, Тюнагон (Югири), 18 лет, – сын Гэндзи и Аои
Юная госпожа, 11 лет, – дочь Гэндзи и госпожи Акаси
Министр Двора, Великий министр (То-но тюдзё), – брат Аои, первой супруги Гэндзи
Девушка, молодая госпожа (Кумои-но кари), 20 лет, – младшая дочь министра Двора, возлюбленная Югири
То-но тюдзё (Касиваги), 23 (24) года, – сын министра Двора