– Мне кажется, мы оба заслуживаем отдыха, – говорит Гэндзи. – Ваш старый учитель весьма вами доволен. Наш труд не пропал даром, теперь за вас можно не беспокоиться.
Отодвинув в сторону кото, они ложатся почивать.
Обычно, когда Гэндзи уходил, госпожа долго не ложилась и дамы читали ей старинные повести. В этих повестях, рассказывающих о разных событиях, в нашем мире происходящих, часто говорилось о непостоянных, помышляющих лишь об удовольствиях мужчинах и о страдающих от их вероломства женщинах. И все же в большинстве случаев все они обретали в конце концов опору в жизни. «А в моей судьбе все так зыбко! – думала госпожа. – Возможно, господин прав и мне действительно повезло больше других. Но неужели мне так и не удастся освободиться от непосильно мучительной горечи, снедающей сердце! О, это невыносимо!»
Поздней ночью она наконец легла, а на рассвете почувствовала сильные боли в груди. Прислужницы, поспешившие к ней на помощь, предложили известить господина, но госпожа решительно запретила им это делать и, превозмогая мучения, дождалась утра. Ей становилось все хуже, начался жар. Гэндзи же не появлялся, а дамы не решались послать за ним.
Скоро пришел посланный от нёго, и ему сообщили, что госпожа заболела. Встревожившись, нёго сама известила о том Гэндзи, и он поспешил в Весенние покои, где застал госпожу в весьма тяжелом состоянии.
– Что с вами? – спросил он, взяв ее за руку. Тело ее горело, и, вспомнив их недавний разговор, Гэндзи испугался.
Подали угощение, но он и смотреть на него не мог.
Целый день Гэндзи не отходил от ложа больной, любовно ухаживая за ней. Она с отвращением отворачивалась даже от самой легкой пищи и совсем не вставала.
Шли дни. Охваченный мучительным беспокойством, Гэндзи заказал молебны во всех храмах. В дом призвали монахов, чтобы они произносили соответствующие заклинания и творили оградительные обряды. Госпожу мучили боли, чаще всего весьма неопределенные, но иногда у нее снова начинала сильно болеть грудь, и тогда она так страдала, что один лишь вид ее возбуждал нестерпимую жалость в сердцах окружающих. Было принято бесчисленное множество обетов, но никаких признаков улучшения не наблюдалось. Даже у самых тяжелых больных бывают временные улучшения, позволяющие надеяться на благоприятный исход, но состояние госпожи не менялось, и это приводило Гэндзи в отчаяние. Он не мог думать ни о чем другом, и разговоры о чествовании государя из дворца Судзаку затихли. Государь же, узнав о болезни госпожи Весенних покоев, часто присылал гонцов, чтобы справиться о ее состоянии.
Так миновали две луны. Сверх меры встревоженный Гэндзи, надеясь, что перемена места окажет на больную благотворное влияние, перевез ее на Вторую линию. В доме на Шестой линии царило смятение. Разлука с госпожой опечалила многих. Слухи о болезни госпожи Весенних покоев дошли до государя из дворца Рэйдзэй и чрезвычайно огорчили его. Удайсё и прочие тоже были обеспокоены. «Если госпожи не станет, господин непременно осуществит свое давнее желание и примет постриг», – думали они и заказывали дополнительные молебны.
– О, для чего вы не разрешили мне… – вздыхала госпожа в те редкие мгновения, когда сознание ненадолго возвращалось к ней, но мысль о том, что она наденет монашеское платье, ужасала Гэндзи даже больше, чем мысль о последней разлуке, которая, увы, все равно неизбежна.
– Я и сам давно хочу уйти от мира, – говорил он, – но мне слишком тяжело оставлять вас одну, я не могу быть причиной ваших страданий. Так неужели вы решитесь покинуть меня?
Однако госпожа слабела с каждым днем, надежды на улучшение не было, и часто казалось, что она вплотную приблизилась к последнему пределу. Погруженный в бездну уныния, Гэндзи перестал навещать Третью принцессу. Звуки струн никого уже не привлекали, кото и бива были спрятаны, большинство домочадцев Гэндзи последовало за ним на Вторую линию, и в доме на Шестой линии остались одни дамы. Казалось, будто в покоях внезапно погас огонь.
Можно было подумать, что весь дом держался на одной госпоже. Нёго тоже переехала на Вторую линию и вместе с Гэндзи ухаживала за больной.
– Боюсь, как бы злые духи не воспользовались вашим положением. Лучше поскорее возвращайтесь во Дворец, – забывая о собственных страданиях, говорила госпожа и, глядя на прелестную маленькую принцессу, плакала.
– Как жаль, что я не увижу вас взрослой! – сокрушалась она. – Наверное, вы очень скоро забудете обо мне.
Нёго не могла сдержать слез.
– Вы не должны так думать! – рассердился Гэндзи. – Теперь это не к добру. Всегда следует надеяться на лучшее. Судьба человека очень часто зависит и от его душевных качеств. Людям талантливым, с широким взглядом на мир обычно сопутствует удача, люди же ограниченные, даже будучи вознесенными судьбой достаточно высоко, редко обретают душевный покой и живут в довольстве. Жизнь людей нетерпеливых, как правило, полна превратностей, люди же спокойные, уравновешенные живут дольше других. Я знаю тому немало примеров.
Взывая к буддам и богам, Гэндзи превозносил заслуги больной и напоминал о том, сколь незначительны ее прегрешения. Достопочтенные священнослужители, адзари, призванные в дом для свершения обрядов, ночные монахи, видя, сколь велико его горе, не скрывали своего сочувствия и все силы отдавали молитвам.
Иногда на пять или шесть дней больной становилось лучше, но тут же снова наступало ухудшение. Так шли дни и луны. «Что с нею станется? Неужели никакой надежды?» – печалился Гэндзи. Злые духи никак не обнаруживали своего присутствия. Нельзя было сказать, что послужило причиной недомогания. Просто госпожа с каждым днем слабела, повергая сердце Гэндзи в отчаяние.
Да, вот еще что: Уэмон-но ками получил звание Тюнагона. Он пользовался особой благосклонностью нынешнего Государя, и положению его завидовали многие. Но, увы, ни чины, ни почести не способны были исцелить его от тоски. В конце концов он вступил в союз со Второй принцессой, старшей сестрой Третьей. Матерью Второй принцессы была кои довольно низкого ранга, и Уэмон-но ками относился к супруге с некоторым пренебрежением. Разумеется, она во всех отношениях была выше обычных женщин, но его сердцем еще владело прежнее чувство, и мог ли он утешиться, глядя на эту гору Обасутэ (307)? Заботясь о ней, он лишь отдавал дань приличиям.
По-прежнему томимый тайной тоской, Уэмон-но ками не терял связи с особой по прозванию Кодзидзю. Она была дочерью кормилицы Третьей принцессы, которую называли Дзидзю. Дзидзю же приходилась младшей сестрой кормилице Уэмон-но ками, поэтому ему были хорошо известны все подробности жизни принцессы. Он знал, как прелестна она была ребенком, как любил ее Государь. Возможно, уже тогда и устремилось к ней его сердце…
Предполагая, что теперь, когда хозяин изволит пребывать в другом месте, в доме на Шестой линии безлюдно и тихо, Уэмон-но ками снова вызвал к себе Кодзидзю и принялся ее упрашивать.
– Я не в силах жить без вашей госпожи, – говорил он, вздыхая, – вы всегда были меж нами посредницей, я доверял вам и надеялся на вас. От вас я знал о том, как она живет, через вас мог поведать ей о своей нестерпимой тоске. Увы, надеялся я напрасно, меня ждало жестокое разочарование. Но боюсь, что и сам Государь не совсем доволен тем, как сложилась судьба его дочери. Вряд ли ему неизвестно, что принцесса, оттесненная другими особами, живущими на попечении господина бывшего министра, занимает в доме на Шестой линии весьма незавидное положение, что ей часто приходится коротать ночи в унылом одиночестве, что она скучает и печалится…
Говорят, он раскаивается и жалеет, что не отдал принцессу другому, ибо если уж отдавать дочь простому подданному, то следует по крайней мере выбрать того, кто будет заботиться о ней так, как она того заслуживает. Мне передавали также, будто он изволил заметить, что Второй принцессе, по его мнению, повезло куда больше и за ее будущее он спокоен. Вы себе представить не можете, как мне больно, как обидно слушать подобные разговоры! О, я просто в отчаянии! Я нарочно взял себе в супруги ее сестру, но разве может одна заменить другую?