Выбрать главу

— Вам в самом деле следует быть полюбезнее, — поддержали гостя дамы. — Господин Тюнагон так добр, так искренне хочет помочь вам. Подумайте хотя бы о вашем бедственном положении.

Ооикими, успевшая к тому времени обрести присутствие духа, не могла не понимать, сколь справедливы их упреки. Она ценила преданность Тюнагона, не раз пускавшегося в дальний путь по диким лугам для того лишь, чтобы навестить их, и хорошо помнила, какое живое участие он принимал во всем, что их касалось. Помедлив, Ооикими все-таки пересела поближе.

Выразив свое сочувствие их горю, Тюнагон рассказал о том, какое обещание взял с него когда-то ее отец. Он говорил нежно и заботливо, не позволяя себе ни малейшей нескромности, и вряд ли девушку тяготило бы его присутствие, когда б не мысль о том, что она разрешила этому, в сущности, чужому ей человеку слышать ее голос, когда б не мучительный стыд, охватывавший душу при воспоминании о тех днях, когда ей приходилось во всем полагаться на его помощь. Односложно отвечала она на вопросы, и такое принуждение проглядывало в ее облике, что сердце Тюнагона мучительно сжалось. Глядя на печальную фигуру за черным занавесом, он вспоминал тот предрассветный час, когда впервые увидел дочерей принца.

— На поблекшие травыГляжу — а вижу невольноТвои рукава.О, как же они потемнелиЗа эти скорбные дни… —

прошептал он, словно ни к кому не обращаясь.

— Мои рукаваСтали приютом надежнымХолодной росе.И только я, бесприютная,Не найду пристанища в мире…

«Выпала нить»… (404) — тут голос ее осекся, и она поспешно скрылась в глубине покоев, как видно не сумев справиться со своим горем. Не смея ее задерживать, Тюнагон лишь печально вздохнул.

К нему вышла госпожа Бэн — замена, вряд ли его удовлетворившая, — и долго рассказывала разные трогательные истории из прошлого и настоящего, а как была она свидетельницей поистине невероятных событий, Тюнагон не мог пренебречь ею — мол, что мне в этой выжившей из ума старухе? — и внимал ее речам с ласковой снисходительностью.

— Я был еще мал, когда нас покинул господин с Шестой линии, — говорил он, плача, — тогда-то мне и открылось впервые, сколь безотраден мир. Повзрослев, я укрепился в мысли, что все чины, почести, в сущности, ничего не значат. А ваш господин? Казалось бы, он обрел наконец желанный покой в этом горном жилище, и так внезапно оборвалась его жизнь… Его уход окончательно убедил меня в тщетности всех мирских упований. Однако ваши барышни остались совсем одни. И могу ли я не принять в них участие? Правда, таким образом я сам привязываю себя к миру, но, пока я жив, воли покойного я не нарушу. И все же, с тех пор как вы рассказали мне эту удивительную старую историю, я окончательно уверился в том, что не должен оставлять следов в этом мире…

Содрогаясь от рыданий, Бэн молча смотрела на Тюнагона. Он был так похож на покойного Уэмон-но ками! Воспоминания давно забытых дней снова всколыхнулись в ее памяти, старая скорбь увеличила новую, и казалось, что слезам ее не будет конца.

Матерью этой дамы была кормилица покойного Уэмон-но ками, а отец ее, скончавшийся в звании сатюбэна, приходился дочерям принца дядей по материнской линии. Долгие годы она скиталась по дальним провинциям и вернулась в столицу уже после того, как супруга Восьмого принца скончалась. Связи с домом Уэмон-но ками давно были разорваны, поэтому она поступила на службу в дом принца, где и жила все это время. Бэн принадлежала к незнатному роду и слишком долго находилась в услужении у других, но принц счел тем не менее возможным доверить ей воспитание дочерей. Ни днем, ни ночью не расставалась она со своими питомицами, но, как ни велика была их взаимная доверенность, она не открыла им тайну, так долго и так тщательно хранимую в глубине ее сердца. Однако Тюнагона одолевали сомнения. «Чем она лучше других? — думал он не без досады. — Старые дамы всегда болтливы. Можно поверить, что госпожа Бэн не рассказывает об этом случайным людям, но поверить, чтобы она не открылась своим воспитанницам… Недаром они так суровы со мной». Возможно, именно поэтому он и не хотел отпускать девушек от себя.

Оставаться на ночлег в этой горной хижине было не совсем прилично, и Тюнагон решил вернуться. Ему вспомнилась его последняя встреча с хозяином этого дома. Принц уже тогда предчувствовал, что они больше не увидятся. Тюнагон же, полный надежд, не хотел этому верить. Увы, предчувствия принца сбылись. Но разве это не та же осень? Прошло совсем немного дней, но кто знает, где блуждает ныне его душа? Право, что может быть превратнее человеческого существования? Это горное жилище никогда не привлекало взора утонченной роскошью, свойственной столичным домам, но в покоях всегда было чисто, и при всей скромности обстановки каждая мелочь носила на себе отпечаток тонкого вкуса хозяина. Теперь же в доме было полным-полно монахов, которые, разгородив покои перегородками, творили поминальные обряды. Молитвенная утварь пока оставалась на местах, но Тюнагон слышал, что монахи намереваются перевезти статуи будд в горную обитель. Он представил себе, как тоскливо станет в доме, когда даже монахи покинут его, и неизъяснимая печаль стеснила его сердце.

— Уже совсем стемнело, — голоса приближенных вывели его из глубокой задумчивости, и он поднялся, собираясь уходить. Как раз в этот миг в небе послышались крики диких гусей…

Среди горных вершинОсенний туман не светлеет.Где-то там, в вышине,Гуси летят, возвещая,Что все преходяще в мире.

Когда Тюнагон встретился с принцем Хёбукё, разговор прежде всего зашел о девушках из Удзи. Теша себя новыми надеждами, принц отправил им длинное чувствительное письмо, но не получил даже самого простого, ни к чему не обязывающего ответа.

«Принц Хёбукё известен в мире сердечным непостоянством, — думали дочери принца. — Возможно, он рассчитывал встретить в нас приятных собеседниц, неспособных противиться его желаниям. Только вряд ли ему придутся по вкусу неумелые, старомодные послания из жилища, заросшего хмелем…»

— О, как быстро рассвет сменяется закатом, одна луна приходит вслед за другой. Век человеческий краток, но могли ли мы предугадать, что «вчера иль сегодня?..» (401). Ушедший часто говорил нам о том, сколь непрочен мир, но до сих пор у нас и мысли не было… Да, мы были уверены, что даже смерть не разлучит нас…

— Теперь, окидывая взглядом прошлое, понимаешь, что мы всегда влачили довольно жалкое существование. Но мы были вместе и не помышляли о разлуке. Нам нечего было бояться, нечего стыдиться…

— Как ужасно завывает ветер… В доме толпятся какие-то незнакомые люди, сердце замирает от страха, когда я слышу чужие голоса. Ах, какая тоска! Право, это выше человеческих сил!

Так жаловались друг другу сестры, и слезы не высыхали у них на глазах. Тем временем год подошел к концу.

В эту пору всегда дуют холодные ветры, часто идет снег или град, но девушкам казалось, что только теперь они поняли, как сурова жизнь в горной глуши.

— Ну вот и кончается этот год, — бодрились дамы. — Скоро придет весна, все горести и печали останутся позади. Ах, поскорее бы…

Но девушки лишь вздыхали, слушая их, да и на что им было надеяться?

В былые дни принц часто удалялся для молитв в обитель, расположенную на горной вершине прямо перед их домом, и оттуда то и дело приходили гонцы. Адзари и теперь иной раз присылал кого-нибудь наведаться о них, но сам больше уже не спускался. Зачем?

В доме с каждым днем становилось безлюднее, и хотя ничего другого девушки не ожидали, все же им было грустно. Иногда вдруг появлялись местные жители. Раньше сестры и внимания бы на них не обратили, но теперь радовались и им. Жалкие бедняки приносили хворост и орехи. Однажды от Адзари пришел гонец с углем…