Принц приходился младшим братом покойному министру Гэндзи, прежде его называли Восьмым принцем. Еще в ту пору, когда государь Рэйдзэй занимал Весенние покои, Государыня из дворца Судзаку[144] замыслила, все перевернув на свой лад, возвысить Восьмого принца. Вовлеченный в ее козни, принц, как это ни прискорбно, отдалился от Гэндзи, а поскольку в конце концов именно потомки последнего завладели миром, оказался лишенным всякой возможности выдвинуться. К тому же, как нам уже известно, он возымел склонность к отшельничеству и сам старался держаться подальше от мирских соблазнов.
Случилось так, что дом, в котором он жил, сгорел, после чего положение принца, и без того тяжелое, стало просто отчаянным. Не найдя ни одного подходящего дома в столице, он решился переехать в местечко под названием Удзи, где находилась принадлежащая ему прекрасная усадьба. При всей отрешенности своей от мира мог ли он не печалиться, расставаясь со столицей?
Неподалеку от его горной обители протекала река с установленными вдоль берега настилами для ловли ледяной рыбы, поэтому в доме постоянно слышался плеск воды. Так, желанного покоя он не обрел и здесь, но что было делать? Принц предавался размышлениям, любуясь весенними цветами, осенними листьями, быстрой рекой, и мысли его снова и снова устремлялись к прошлому. О, когда б любимая супруга могла разделить с ним это горестное уединение!
Он так тосковал по ней, что жизнь представлялась ему совершенно бессмысленной.
В этом доме, отделенном от остального мира грядою гор, тем более никто не навещал его. Лишь низкие простолюдины и грубые дровосеки порой заходили, предлагая свои услуги. Над горными вершинами никогда не «светлел рассветный туман» (387), и дни текли нескончаемой, безрадостной чередой.
В те годы в горах Удзи жил некий монах, Адзари, известный своей святостью. Достигнув великой мудрости, он пользовался большим влиянием в мире, но даже ради участия в самых торжественных церемониях не нарушал своего горного уединения. Весть о том, что поблизости поселился принц, который, живя одиноко и замкнуто, отдает дни занятиям весьма достойным и даже пытается самостоятельно постичь тайны священных текстов, возбудила в сердце Адзари живейшее участие, и он стал время от времени навещать принца. С его помощью тому удалось глубже проникнуть в смысл давно знакомых истин, лучше понять тщету и ненадежность мирских устремлений.
— Иногда мне кажется, — признавался принц, — что душа моя уже пребывает в лотосе, растущем в незамутненном пруду[145] (388). Право же, когда б не тревога за судьбу малолетних дочерей, я бы не медлил…
Монах Адзари был близок с государем Рэйдзэй, коего наставлял в чтении сутр. Однажды, приехав в столицу, он по обыкновению своему зашел к Государю, чтобы ответить на его вопросы, касающиеся священных текстов. Вспомнив в какой-то связи принца, Адзари сказал:
— Восьмой принц достиг великой мудрости и глубоко проник в суть Учения. Я склонен видеть в этом предопределение, сложившееся еще в прошлых его рождениях. Просветленность его души настолько велика, что он кажется настоящим отшельником.
— Неужели принц до сих пор не переменил обличья? — удивился государь Рэйдзэй. — Я слышал, что молодые люди называют его отшельником в миру. Трогательно, не правда ли?
Случилось так, что при их беседе присутствовал Сайсё-но тюдзё. «Мне, более чем кому бы то ни было, ненавистен этот мир, — думал он, прислушиваясь к словам Адзари, — и все же я до сих пор влачу жалкое существование, не решаясь сбросить это тягостное бремя и открыто посвятить себя служению. А Восьмой принц сумел стать отшельником, хотя по-прежнему живет в миру. Что руководило им?»
— О, принц давно возымел желание принять постриг, — продолжал между тем Адзари. — Но кое-какие обстоятельства… Теперь же он не решается оставить дочерей.
Порвав связи с миром, Адзари был тем не менее большим любителем музыки, а потому не преминул добавить:
— Ах, вы и вообразить не можете, как прекрасно играют его дочери на кото! Звуки, извлекаемые ими из струн, едва ли не сладостнее журчания горных ручьев. Слушаешь их, и кажется, будто попал в землю Вечного блаженства.
Государь улыбался, слушая его восторженные, немного старомодные похвалы.
— Право же, трудно предполагать такие достоинства в девицах, воспитывающихся в доме отшельника, — сказал он. — Не замечательно ли это? Значит, принц боится оставить дочерей? Как же он должен страдать, несчастный! Может быть, он согласится доверить их мне? Если, разумеется, я задержусь в этом мире дольше, чем он…
Государь Рэйдзэй прежде назывался Десятым принцем. Вспомнив о Третьей принцессе, которой участь была некогда вверена покойному министру с Шестой линии, он подумал, что неплохо было бы убедить принца последовать примеру государя Судзаку. Юные дочери принца, несомненно, составят утешение его старости…
А мысли Сайсё-но тюдзё устремились совершенно в иную сторону. Ему захотелось встретиться с Восьмым принцем и самому убедиться, сколь велика просветленность его души. Увидев, что Адзари собирается уходить, Сайсё-но тюдзё задержал его.
— Не соблаговолите ли вы намекнуть при случае принцу, — попросил он, — что я хотел бы посетить его и кое о чем расспросить?
В свою очередь, Государь велел передать Восьмому принцу следующее:
— Я был искренне растроган, услыхав о том, как вы живете…
Сопутствуемый гонцом Государя, Адзари вернулся в Удзи.
В этой горной глуши даже человек столь невысокого ранга был редким гостем, поэтому принц, чувствуя себя польщенным, устроил высочайшему посланцу любезный прием, не преминув попотчевать его самыми достопримечательными местными лакомствами.
нарочно стараясь умалить свое значение, ответил принц, и, глядя на его письмо, Государь с сожалением подумал, что слишком многое еще привязывает его к миру.
— Господин Сайсё-но тюдзё, судя по всему, полон решимости вступить на путь просветления, — сказал Адзари Восьмому принцу. — Он настоятельно просил меня передать вам, что мечтает проникнуть в тайны Учения, что эта мечта с малолетства поселилась в его сердце, хотя, к сожалению, он так и не сумел осуществить ее и продолжает жить в суетном мире, отдавая все свое время государственным и личным делам. «Человек я незначительный, — говорит он, — и вряд ли кто-то стал бы мне препятствовать, решись я отвернуться от мира и в уединении изучать священные тексты. Но слишком многое отвлекает меня, и я не нахожу в себе довольно твердости…» Возможно, рассказ мой о вашей удивительной, достойной восхищения жизни и побудил его обратиться именно к вам…
— Обыкновенно люди начинают понимать, что мир наш — не более чем временное жилище, только тогда, — ответил принц, — когда на них обрушивается какая-то беда. Да, лишь тогда жизнь начинает казаться им тягостным бременем и у них возникает желание вступить на Путь. А этот человек, насколько я понимаю, еще молод, перед ним открыто прекрасное будущее, весь мир подвластен его желаниям… Казалось бы, он должен радоваться жизни, а не помышлять о грядущем. Как тут не удивляться? Для меня этот шаг был естественным, ибо моя жизнь складывалась так, будто какие-то высшие силы нарочно хотели внушить мне ненависть к миру. В конце концов мне удалось обрести душевный покой, но боюсь, что жить мне осталось уже немного и я уйду, так и не успев достигнуть своей цели, не успев проникнуть ни в прошедшее, ни в грядущее. Так что не учеником и наставником можем мы стать друг другу, а спутниками, по единому пути идущими.
144
145