Ооикими, 25—26 лет, — старшая дочь Восьмого принца
Нака-но кими, 23—24 года, — младшая дочь. Восьмого принца
На Двадцатый день Второй луны принц Хёбукё совершил паломничество в храмы Хацусэ. Речь шла о старинных обетах, исполнение которых он давно уже откладывал. Не исключено, впрочем, что и теперь он вспомнил о них лишь потому, что слишком сильно было желание остановиться на ночлег где-нибудь в Удзи.
Многим в названии этой местности слышалось что-то чрезвычайно унылое (389), но в ушах принца оно звучало сладостной музыкой. Что ж, молодым годам свойственно легкомыслие.
Принцу Хёбукё сопутствовали почти все высшие сановники. О простых же придворных и говорить нечего, казалось, в столице не осталось ни души.
На берегу реки Удзи находилась великолепная усадьба, когда-то принадлежавшая министру с Шестой линии, а затем перешедшая по наследству к Правому министру, который заранее подготовил ее, чтобы принять принца Хёбукё. Предполагалось, что он сам встретит принца, когда тот будет возвращаться из Хацусэ, но неожиданно ему предписали удаление от скверны, и он принужден был отказаться от этой чести. Принц не скрывал своей досады, но, узнав, что встречать его будет не кто иной, как Сайсё-но тюдзё, обрадовался, понадеявшись, что тот поможет ему войти в сношения с особами, живущими на противоположном берегу реки. К тому же перед министром принц немного робел и чувствовал себя в его присутствии весьма скованно. В свите принца были многие сыновья Правого министра — Удайбэн, Дзидзю-но сайсё, Гон-тюдзё, То-но сёсё, Куродо-но хёэ-но сукэ.
Будучи любимцем Государя и Государыни, принц Хёбукё пользовался безграничным влиянием в мире, люди же, так или иначе связанные с домом на Шестой линии, просто души в нем не чаяли и называли его «наш принц».
Так вот, к приезду принца Хёбукё дом Правого министра был убран с изяществом, сообразным столь дикой местности. К услугам гостей были разные игры — «го», «сугороку», «таги», которые помогали им скоротать время до вечера.
Непривычно долгий путь утомил принца, а как остаться в доме министра на ночь отвечало его тайным намерениям…
Немного отдохнув, он велел принести кото и весь вечер услаждал слух музыкой. В таких удаленных от мира уголках звуки музыкальных инструментов, соединяясь с плеском волн, кажутся особенно звонкими. Дом же принца-отшельника находился совсем рядом — довольно было лишь раз оттолкнуться шестом, поэтому подхваченные ветром звуки музыки быстро достигли ушей Восьмого принца, и ему невольно вспомнилось прошлое.
— Как прекрасно звучит флейта! — восхищался он. — Хотел бы я знать, кто это играет? Когда-то я слышал, как играл на флейте бывший министр с Шестой линии. В его игре была особая прелесть, каждый звук, казалось, проникал до самой глубины души. Эта же флейта звучит так ярко, чисто и вместе с тем так величаво… В мое время в такой манере играл один Вышедший в отставку министр… Подумать только, сколько лет прошло с тех пор… Я давно забыл о музыке, луны и годы текут однообразной, унылой чередой… — И сердце принца мучительно сжалось. Мог ли он примириться с мыслью, что его дочерям до конца дней предстоит жить в этой горной глуши?
«Когда бы мне удалось найти для них покровителя! — думал он. — К сожалению, единственный, кого бы я желал видеть зятем, — это Сайсё-но тюдзё, но он и не помышляет о супружестве. А нынешние молодые люди так непостоянны…»
Мысли одна другой тягостнее теснились в голове несчастного старца, и весенняя ночь казалась ему бесконечной, тогда как на той стороне реки, где веселились захмелевшие путники, она пролетела, пожалуй, слишком быстро, и, глядя на неумолимо светлевшее небо, принц Хёбукё вздыхал, сожалея о том, что настала пора возвращаться в столицу.
Склоны гор тонули в неясной дымке, сквозь которую проглядывали цветущие вишни. На одних цветы «уже осыпались с веток», на других — «раскрылись едва» (382), над рекою склонились (397) покорные порывам ветра плакучие ивы, и их отражения в воде были столь прекрасны, что хотелось вовсе не отрывать взора от этой чудесной картины. А уж человек, для которого подобное зрелище было внове…
Сайсё-но тюдзё жаль было упускать столь редкую возможность увидеться с Восьмым принцем, но он не решался на глазах у всех переправляться через реку, зная, что люди не преминут осудить его. Тем временем от Восьмого принца принесли письмо, написанное изящной скорописью:
Догадавшись, что письмо получено из того самого дома, который давно уже волновал его воображение, принц Хёбукё прочел его с особым вниманием.
— Я сам отвечу, — сказал он.
Сайсё-но тюдзё все-таки решил посетить горную обитель и взял с собой нескольких юношей, страстных любителей музыки. Переправляясь на противоположный берег, они наигрывали мелодию под названием «Воды реки».
Жилище принца пленило их своеобразной, чарующей красотой. К галерее, обращенной к реке, вели изящные мостики, на каждой мелочи лежала печать тонкого вкуса и благородных привычек обитателей усадьбы. Разумеется, все здесь было устроено иначе, чем в доме, который они только что покинули. Деревенского вида плетеные ширмы, скромное и вместе с тем изысканное убранство… Все было тщательно вычищено и готово к приему гостей. Превосходные старинные инструменты лежали так, словно давно уже… Настроив их в тональность «итикоцу», юноши заиграли «Деву из Сакура». Все горели желанием послушать, как принц играет на китайском кото, но тот, взяв кото «со», лишь изредка, словно нехотя, подыгрывал им. Потому ли, что он играл в непривычной для молодых людей манере, или по какой другой причине, но только все решили, что ничего более замечательного им еще не приходилось слышать.
Угощение тоже было прекрасное и как нельзя лучше отвечало обстановке.
В округе жило немало людей благородного происхождения, были среди них и весьма уже немолодые отпрыски высочайшего рода. Все они принимали в принце большое участие и всегда готовы были прийти ему на помощь. Вот и теперь все, кто мог, собрались в его доме, поэтому даже вино разносили прислужники вполне достойной наружности, хотя и несколько старомодно одетые.
Разумеется, мысль о юных дочерях принца, скрывающихся во внутренних покоях, волновала воображение многих. А каково было принцу Хёбукё? Сетуя на высокое звание, ограничивающее его свободу и не позволяющее следовать велению сердца, он печалился и вздыхал: «Неужели даже теперь?» В конце концов, не в силах более сдерживаться, сорвал прекрасную ветку вишни и отослал ее с прислуживавшим ему миловидным отроком дочерям принца, сопроводив запиской следующего содержания:
„И поля показались так дороги сердцу…“» (254). Девушки растерялись, не зная, как лучше ответить.
— Вам следует хорошенько обдумать ответ, но медлить тоже не стоит, — сказал кто-то из пожилых прислужниц, и старшая сестра, сочинив песню, поручила младшей записать ее:
Право, „какие цветы привлекут теперь?.. “» (398).
Нака-но кими записала все это безупречно изящным почерком. Ветер гулял над рекой туда и обратно, перенося звуки музыки с одного берега на другой…
Скоро приехал Адзэти-но дайнагон, готовый согласно высочайшему повелению сопровождать принца Хёбукё в столицу, и окруженный еще более многочисленной свитой принц тронулся в обратный путь. Его спутники то и дело оглядывались, сожалея, что приходится расставаться с этим прекрасным местом, а сам принц утешал себя надеждой, что «когда-нибудь снова…».