Министр ничего не пожалел бы ради сегодняшнего торжества,[29] но, увы, всему есть пределы… Его смущало присутствие Тюнагона, но кто из его близких мог стать лучшим украшением празднества? Тюнагон с неожиданной готовностью последовал за министром и принял деятельное участие в приготовлениях, не выказывая ни малейшего сожаления по поводу того, что Року-но кими досталась другому. Последнее обстоятельство немало раздосадовало министра, хотя, разумеется, он и виду не подал.
Принц приехал после того, как спустилась ночь. Ему отвели покои в юго-восточной части главного дома.
На восьми столиках с приличной случаю торжественностью были размещены особые серебряные блюда, а на двух маленьких столиках стояли красивые подносы с лепешками-мотии. Но скучно описывать то, что и так всем хорошо известно…
Скоро пришел министр и немедля послал даму за принцем, который, несмотря на поздний час, все еще находился в покоях Року-но кими. Но тот был так увлечен беседой с дамами, что появился не сразу. Его сопровождали Саэмон-но ками и То-сайсё – братья госпожи Северных покоев в доме министра. Как же хорош был принц!
Исполняющий обязанности хозяина То-но тюдзё поднес ему чашу с вином и пододвинул столик с угощением. Гости осушили вторую чашу, а затем и третью. Тюнагон усердно потчевал собравшихся вином, и, приметив это, принц невольно улыбнулся. Ему вспомнилось, как часто докучал он Тюнагону своими опасениями: мол, не будет ли он чувствовать себя слишком принужденно в доме министра. Однако лицо Тюнагона оставалось бесстрастным. Перейдя в Восточный флигель, он принялся потчевать вином спутников принца, среди которых было немало влиятельных лиц. Шесть придворных Четвертого ранга получили в дар по женскому наряду и хосонага, десяти придворным Пятого ранга достались трехслойные китайские платья со складчатыми шлейфами, различающиеся по цвету. Лица Шестого ранга, а их было четверо, получили хосонага и хакама из узорчатого шелка. Число подношений ограничивалось соответствующими предписаниями, поэтому министр, подосадовав, постарался вознаградить себя тем, что выбрал лучшие по окраске и покрою наряды. Низшие слуги и придворнослужители были просто завалены дарами. Столь красочное, пышное зрелище неизменно возбуждает всеобщее любопытство, возможно, именно поэтому его так охотно и описывают в старинных повестях. Правда, при этом обыкновенно говорится, что трудно передать все подробности…
Спутники Тюнагона были оттеснены в сторону, сегодня их и не замечал никто.
– И почему наш господин не послушался Левого министра? – жаловались они, вернувшись в дом на Третьей линии.
– Неужели ему не надоело одиночество?
Тюнагон усмехнулся. Похоже было, что его приближенные завидовали спутникам принца, которые, хмельные и довольные, так и заснули кто где попало в доме на Шестой линии, в то время как сами они, усталые и сонные, принуждены были везти своего господина домой.
«Вот уж не хотел бы я оказаться на месте принца… – думал Тюнагон, укладываясь. – Министр вел себя так церемонно, а ведь принц – его близкий родственник. Светильники горели ярче обычного, все наперебой угощали вином новоявленного супруга. Но надо отдать ему должное – держался он прекрасно. Будь у меня дочь, соединяющая в себе все возможные совершенства, я никому, даже Государю, не отдал бы ее с такой охотой, как принцу Хёбукё». Но уже в следующий миг Тюнагон вспомнил, и не без гордости, что многие отцы готовы предпочесть принцу его самого, так что ему вряд ли стоит жаловаться. Правда, он далек от мирских помышлений, да и годы уже не те… А что, если Государь и в самом деле вознамерился отдать ему дочь? Вправе ли кто-нибудь пренебрегать такой милостью? Разумеется, это большая честь, и все же… Неизвестно еще, какова принцесса. Будь она похожа на Ооикими… Так, нельзя сказать, чтобы мысль о Второй принцессе вовсе не занимала его.
Страдая по обыкновению своему от бессонницы, Тюнагон решил провести эту ночь у дамы по прозванию Адзэти, к которой всегда был расположен более, чем к другим. Как только забрезжил рассвет, он поспешил уйти, хотя вряд ли кто-то осудил бы его. Дама была обижена.
сказала она.
Растроганный, Тюнагон ответил:
Назови он эту реку глубокой, и то вряд ли стоило бы ему верить, а уж когда заранее допускается, что она может показаться мелкой…
Отворив боковую дверь, Тюнагон воскликнул:
– Взгляните же на небо! Чье сердце способно остаться безучастным к его красоте? Мне не хотелось бы уподобляться чувствительным юнцам, но такие ночи всегда волнуют меня. Они кажутся бесконечными, а пробуждение влечет за собой мысли об этом мире и о грядущем…
Попытавшись таким образом рассеять мрачные думы, Тюнагон вышел. Он никогда не расточал попусту нежных слов, но был столь ласков и обходителен, что на него просто невозможно было сердиться. Любая женщина, которую хоть раз почтил он своим вниманием, только о том и помышляла, как бы оказаться к нему поближе, и не потому ли в доме Третьей принцессы собралось множество дам, которые употребили все средства, вплоть до использования старинных семейных связей, для того только, чтобы поступить в услужение именно к ней? Увы, у каждой из них были свои причины для печали…
Увидев свою новую супругу при свете дня, принц Хёбукё был окончательно пленен. Року-но кими оказалась стройной и изящной, прелестной формы головка и прекрасные густые волосы делали ее достойной восхищения самого строгого ценителя. Нежное лицо дышало свежестью, а в чертах, в движениях было столько горделивого благородства, что хотелось вовсе не отрывать от нее глаз. К тому же она обнаруживала немалые дарования – словом, была в полной мере наделена всеми совершенствами, приличными ее полу. Пожалуй, именно таких и называют истинными красавицами. Лет же ей было чуть более двадцати, и она казалась пышным, благоуханным цветком. Министр воспитывал дочь, не жалея сил, и старания его увенчались успехом. Року-но кими была безупречна. Хотя, если говорить о мягкости, кротости и приветливости нрава, преимущество явно было на стороне госпожи из Флигеля. На первых порах Року-но кими робела перед принцем и стеснялась отвечать ему, однако и то немногое, что она говорила, свидетельствовало о ее редкой одаренности. Прислуживали ей тридцать миловидных молодых дам и шесть девочек-служанок, одна прелестнее другой. Министр сам проследил за тем, чтобы для них были сшиты изящные, несколько необычные наряды, справедливо полагая, что привыкшего к изысканнейшей роскоши принца удивить трудно. Старшая дочь Левого министра, рожденная ему госпожой из дома на Третьей линии, прислуживала принцу Весенних покоев, но даже о ней не заботились столь рачительно. А все потому, что принц Хёбукё пользовался особенным влиянием в мире.
Теперь принц нечасто бывал в доме на Второй линии. Высокое положение ограничивало его свободу, и выезжать днем ему не дозволялось, а вечером он не мог уехать, не заглянув к Року-но кими (дневные часы принц по-прежнему проводил в южных покоях дома на Шестой линии)… Вот и получалось, что госпоже из Флигеля приходилось коротать ночи в томительном ожидании и, хотя она давно себя к этому готовила, перенести охлаждение принца оказалось труднее, чем ей думалось прежде. «Неужели любовь исчезает бесследно? – сокрушенно вздыхала она. – Но я сама виновата, мне, ничтожной, не место…»
С сожалением, смешанным с раскаянием, вспоминала Нака-но кими тот день, когда пустилась в путь по горной тропе. Далеким сном казалось то время, и мысль о тайном возвращении в горную обитель беспрестанно являлась ей. О нет, она вовсе не собиралась порывать с принцем, ей просто хотелось немного рассеяться. Да и не лучше ли уехать, чем докучать супругу упреками и жалобами? Эта мысль настолько захватила ее, что, преодолев смущение, она отправила письмо Тюнагону:
29