– Почту за честь, – проговорил Дайсё, принимая чашу, и эти самые обычные слова прозвучали в его устах чудесной музыкой.
Так, сегодня даже в движениях его сквозило особое благородство. Отведав вина, он спустился в сад и исполнил благодарственный танец, вызвавший всеобщее восхищение. Получить чашу от Государя – великая милость, не всякий принц и не всякий министр удостоится ее, а уж о человеке в чине дайсё и говорить нечего. Будучи зятем Государя, Дайсё пользовался большим влиянием в мире, и все же он оставался простым подданным, а потому, вернувшись, занял за пиршественным столом одно из последних мест, и многие проводили его сочувственными взглядами.
Адзэти-но дайнагон, полагавший, что выбор Государя падет на него, с трудом скрывал досаду. Когда-то он питал нежные чувства к матери Второй принцессы, нёго Фудзицубо, и даже после того, как ее отдали во Дворец, продолжал обмениваться с ней письмами. Со временем его внимание обратилось на дочь, и он неоднократно намекал на свое желание, однако нёго даже не уведомила о том Государя, немало уязвив тем самым самолюбие Адзэти-но дайнагона.
– Несомненно, Дайсё – человек особой судьбы, – недовольно ворчал он, – но прилично ли Государю проявлять столь преувеличенную заботу о зяте? Где это видано, чтобы простой подданный чувствовал себя как дома в Девятивратной обители, рядом с высочайшими покоями? Посмотрите, ведь с ним обращаются как с самым почетным гостем!
Адзэти-но дайнагон даже хотел отказаться от чести участвовать в сегодняшнем торжестве, но искушение было слишком велико, и он все-таки пришел, затаив в душе обиду.
Скоро зажгли огни, и гости приступили к сочинению стихов. По очереди подходили они к столику и клали на него листки бумаги с написанными на них стихотворениями. Каждый казался уверенным в успехе, но в большинстве своем их произведения (как обыкновенно бывает в таких случаях) были слишком заурядны и старомодны, а потому я сочла возможным не записывать все подряд. К сожалению, высокий ранг далеко не всегда сочетается с поэтическим дарованием. Тем не менее я приведу здесь несколько стихотворений, чтобы создалось более полное представление об этом вечере. К примеру, вот что сказал Дайсё, сорвав в саду цветущую ветку и преподнеся ее Государю:
Право, ему следовало быть скромнее… Государь ответил:
Были сложены и такие песни:
Последнюю песню наверняка сложил раздосадованный Адзэти-но дайнагон! Возможно, что-то я передала не совсем точно, но, уверяю вас, ничего примечательного сложено не было.
С наступлением темноты звуки музыки стали словно еще стройнее. Дайсё запел «Благословение», восхитив собравшихся редкостной красотой голоса. Ему подпевал Адзэти-но дайнагон, которого голос до сих пор не утратил звонкости, снискавшей ему такую славу в прежние времена. Седьмой сын Левого министра, совсем еще дитя, играл на флейте «сё». Он был так мил, что Государь пожаловал ему платье. Министр, спустившись в сад, исполнил благодарственный танец. На рассвете Государь удалился в свои покои.
Дары для высшей знати и принцев были подготовлены самим Государем, а принцесса позаботилась о том, чтобы наградить музыкантов и придворных.
На следующую ночь Дайсё перевез принцессу в дом на Третьей линии. Трудно представить себе более пышное зрелище. Государь распорядился, чтобы принцессе сопутствовали все прислуживающие ему дамы. Она ехала в роскошной карете с навесом, за ней следовали три кареты, украшенные алыми шнурами, но без навесов, шесть карет, отделанных золотом, с плетенными из пальмовых листьев крышами, двадцать таких же карет, но без золотых украшений и две кареты с плетенным из тростника верхом. В каретах располагались тридцать дам, из которых каждую сопровождали восемь девочек-служанок. Дайсё же выслал за супругой двенадцать карет, в которых помещались дамы, прислуживающие в доме на Третьей линии. Все сопровождавшие принцессу лица, начиная с высших сановников и кончая простыми придворными, блистали великолепными нарядами.
Теперь Дайсё имел возможность познакомиться с супругой поближе, и она превзошла все его ожидания. Стройная и изящная, принцесса отличалась кротким и миролюбивым нравом; право, трудно было найти в ней какой-нибудь изъян. Словом, у Дайсё не было оснований сетовать на судьбу, и он чувствовал бы себя вполне счастливым, когда бы не память о прошлом. Увы, ему так и не удалось забыть Ооикими, и в сердце его по-прежнему жила тоска. «Вряд ли мне удастся найти утешение в этой жизни, – думал он. – Очевидно, только достигнув высшего просветления, я сумею понять, чем навлек на себя эти несчастья, и обрету желанный покой». Строительство нового храма – вот что занимало его теперь.