Послышался стук опускаемой решетки, и в покои вошла одна из прислужниц госпожи, дама по прозванию Укон, дочь Таю.
– Как здесь темно! – удивилась она. – Неужели вы еще и светильники не зажигали? Пожалуй, я поторопилась с решетками. Недолго и заблудиться во мраке.
И, к великому неудовольствию принца, она снова подняла решетки. Кормилица же, будучи особой весьма решительной, сумела довольно быстро справиться с замешательством и, подозвав Укон, сказала:
– Не знаю, как бы вам лучше это объяснить, но нехорошие дела творятся в вашем доме. Просто не знаю, что и делать. Сижу здесь и боюсь двинуться с места.
– А что случилось? – спросила Укон и прошла вперед, вытянув перед собой руки. Внезапно пальцы ее нащупали лежащего мужчину, а в воздухе повеяло знакомым ароматом. «Так это наш господин изволит шалить», – догадалась она и, рассудив, что сама девушка вряд ли довольна создавшимся положением, сказала:
– Да, хорошего мало! Но вряд ли я смогу помочь… Остается пойти и потихоньку рассказать обо всем госпоже.
Видя, что она собирается уходить, дамы перепугались, но принц не двинулся с места. «Какая прелестная особа! – думал он. – Но кто она? В ее чертах есть что-то удивительно благородное, и, судя по тому, как ведет себя Укон, это вовсе не новая прислужница…» Озадаченный всеми этими обстоятельствами, принц и так и этак подступал к девушке, желая добиться от нее хоть какого-то ответа, но, хотя она ничем не выказывала своего неудовольствия, было ясно, что она готова умереть от стыда, и, почувствовав себя виноватым, он стал нежно ее утешать.
Укон же поспешила к Нака-но кими.
– Как жаль бедняжку, – посетовала она, рассказав о своем открытии. – Нетрудно вообразить, что она должна теперь чувствовать.
– Увы, принц неисправим, – вздохнула госпожа. – Боюсь, что ее мать будет недовольна нами. Она ведь так просила меня…
Но что было делать? Принц имел дурную привычку не пропускать ни одной прислужницы, будь она молода и хоть сколько-нибудь хороша собой. «Непонятно только, откуда он узнал?» – молча недоумевала Нака-но кими.
– Когда в доме гости, принц допоздна остается в главных покоях, – шептались Укон и Сёсё. – Вот дамы и разбрелись кто куда. А что мы можем поделать?
– Видали бы вы кормилицу! Воистину решительная особа! Не отходит от своей госпожи ни на шаг и не спускает с нее глаз. Мне показалось, что она способна просто оттащить их друг от друга.
Тут из Дворца пришел гонец с сообщением, что Государыня с вечера почувствовала боли в груди и снова слегла.
– Весьма нечутко с ее стороны болеть в такое время, – заявила Укон. – И все же придется побеспокоить принца.
– Теперь-то уж ничего не изменишь, – сказала Сёсё. – Так стоит ли мешать?
– Надеюсь, что еще не поздно.
«Но можно ли настолько забывать о приличиях? – думала госпожа, прислушиваясь к их перешептываниям. – В конце концов молва и меня не пощадит».
Передавая принцу слова гонца, Укон постаралась нарочно преувеличить грозящую Государыне опасность, однако он не двинулся с места.
– А кто вам об этом сказал? – недоверчиво спросил он. – Придворные вечно все путают.
– Человек, состоящий на службе у самой Государыни, он назвал себя Тайра Сигэцунэ.
Видя, что принц не желает уходить и совершенно не думает о том, какие это может иметь последствия, Укон сходила за гонцом и, проведя его в западную часть дома, принялась нарочно громко расспрашивать. Вместе с ним пришел человек, первым сообщивший им эту новость.
– Принц Накацукаса уже во Дворце, – сказал гонец. – И Дайбу из Службы Срединных покоев тоже выезжает. По пути сюда я видел, как выводят его карету.
«А вдруг Государыне и в самом деле стало хуже? Ведь и такое бывает», – подумал принц и, еще раз излив свои обиды и поклявшись девушке в верности, поспешно вышел, ибо прослыть непочтительным сыном ему все-таки не хотелось.
Девушка же, словно очнувшись наконец от страшного сна, вся в холодном поту упала на ложе. Кормилица, плача, обмахивала ее веером.
– Боюсь, что в этом доме вас слишком многое будет стеснять, – говорила она. – Такое начало не предвещает ничего хорошего. Какое бы высокое положение ни занимал принц, он не вправе настолько забывать о приличиях. Вам следует вступить в союз с человеком посторонним, это совершенно очевидно. Желая пристыдить принца, я, словно грозный демон, вперила в него взор и придала лицу своему столь свирепое выражение, что ему явно стало не по себе. Наверное, я окончательно уронила себя в его глазах. Правда, он тоже не остался в долгу и больно ущипнул меня за руку. Ну скажите, может ли столь важная особа позволять себе такое? Я еле удержалась от смеха.
– А в том доме опять бранились, – продолжала кормилица. – «Вы только о ней одной и заботитесь, а моих детей совсем забросили! – кричал господин. – Разве можно оставаться где-то на ночь, когда в доме гость? Это неприлично». Он был слишком груб с вашей матушкой. Даже простые слуги слышали, как он ругался, и жалели ее. А все из-за этого негодного Сёсё. Вы же знаете, они и прежде часто ссорились, но довольно быстро мирились, а тут…
Однако девушка не слушала. Мало того, что она испытала такое потрясение, ее еще мучило сознание своей вины перед Нака-но кими. Все чувства ее были в смятении, и она лежала ничком, рыдая. Испуганная кормилица принялась утешать госпожу и на этот раз попыталась представить все в более светлых тонах.
– Стоит ли так кручиниться? – сказала она. – Гораздо печальнее участь тех, у кого нет матери. Вот они-то действительно беспомощны. На первый взгляд может показаться, что девушки, оставшиеся без отца, более достойны жалости, но, по-моему, лучше не иметь отца, чем жить с ненавидящей тебя злобной мачехой. Уж мать-то никогда не оставит свое дитя. Нет, вы не должны унывать. Да и Каннон из Хацусэ всегда вам поможет, вы ведь не зря столько раз ездили туда, хоть и не приучены к тяготам пути. Вот и я денно и нощно молюсь о том, чтобы вам улыбнулось наконец счастье и чтобы все, кто теперь пренебрегает вами, были поражены, узнав, какая удача выпала вам на долю. О, я не верю, что моей госпоже суждено прожить жизнь, не видя ничего, кроме насмешек и оскорблений…
Между тем принц собрался в дорогу. Потому ли, что отсюда было ближе до Дворца, или по какой другой причине, но только решил он выехать через западные ворота, и скоро девушка услышала его голос, с неповторимым изяществом произносивший прекрасные старинные стихи. Впрочем, вряд ли ей доставило это удовольствие, скорее напротив… Принцу сопутствовало человек десять придворных, которые вели под уздцы коней в роскошной сбруе.
Догадываясь, как должна страдать девушка, Нака-но кими, притворившись, будто ей ничего не известно, послала за ней служанку.
«Заболела Государыня, и принц уехал во Дворец. Сегодня ночью он не вернется. А мне немного нездоровится, очевидно после мытья головы, и я не встаю. Приходите ко мне, ведь и вам, наверное, скучно».
«К сожалению, я сама неважно себя чувствую, и мне хотелось бы немного отдохнуть», – передала девушка через кормилицу.
– Но что с вами? – немедля осведомилась госпожа.
– О, ничего особенного, просто немного не по себе… Сёсё и Укон понимающе переглянулись:
– Как все это должно быть неприятно госпоже…
Впрочем, они сочувствовали и девушке, и теперь более, чем когда-либо. Да и сама Нака-но кими жалела ее.
«Представляю себе, как она страдает, – думала она. – Дайсё столько раз говорил мне о ней, но теперь его намерение может поколебаться. Человек легкомысленный, пылкий всегда готов придраться к пустякам, верить неосновательным слухам, однако, если произойдет что-нибудь важное, он скорее всего не придаст этому значения. Другое дело Дайсё. Он привык все принимать близко к сердцу, но при этом "печалится молча" (474), никому не поверяя своих обид. Боюсь, что на долю этой несчастной выпадет немало испытаний. Долгие годы я не подозревала о ее существовании, а теперь не в силах пренебречь ею. Да и как не пожалеть эту милую особу? Право, тягостно жить в этом мире… Мне тоже довелось изведать немало горестей, и все же я оказалась счастливее, хотя когда-то казалось, что и мне… Если бы еще и Дайсё смирился и перестал докучать мне изъявлениями своих чувств, на которые я не могу ответить…»