Выбрать главу

Гэндзи с тревогой ждал ответа, зная, как мучительно переживала госпожа любые, даже самые мимолетные его увлечения. Однако она сказала совершенно спокойно:

— Какое трогательное поручение! И смею ли я обижаться? Единственное, что волнует меня, — не будет ли принцессе мешать мое присутствие? Впрочем, мы не совсем чужие, ее мать, нёго, принадлежала к тому же роду, что и я. Возможно, принцесса не станет пренебрегать мной.

Госпожа явно пыталась умалить свое значение в доме.

— Меня настораживает ваша уступчивость, — заметил Гэндзи. — Когда вы так говорите, я просто не знаю, что и думать. И все же, не скрою, я был бы чрезвычайно признателен вам, если бы вы нашли в себе довольно великодушия, чтобы жить с принцессой в согласии. Не обращайте внимания на пересуды. Люди склонны толковать дурно все, что слышат, не задумываясь над тем, к каким пагубным последствиям это может привести. Лучше внимать голосу собственного сердца и подчиняться естественному ходу событий. Не нужно волноваться раньше времени и обижаться понапрасну.

Впрочем, госпожа и сама думала: «Все это словно с неба свалилось на нас, у господина действительно не было иного выхода, и стоит ли упрекать его теперь? Почему он должен чувствовать себя виноватым и считаться с моими прихотями? К тому же речь идет не о союзе по любви. Изменить ничего нельзя, и нелепо выставлять напоказ свои обиды. Госпожа Северных покоев в доме отца моего, принца Сикибукё, постоянно бранит меня, ставя мне в вину даже историю с Садайсё, к которой я не имею решительно никакого отношения. Услыхав о предстоящем событии, она наверняка почувствует себя удовлетворенной».

Как ни кротка была госпожа, иногда и ее посещали мрачные мысли, да и могло ли быть иначе? В последнее время ее положение в доме упрочилось, она жила, чувствуя себя в безопасности, и во всем доверяла супругу. Зная об этом, люди злословили еще охотнее, но, как ни уязвляли госпожу бесконечные пересуды, она не жаловалась и всегда казалась спокойной и беззаботной.

Между тем год снова сменился новым. Во дворце Судзаку шли приготовления к переезду Третьей принцессы в дом на Шестой линии, и велико было разочарование тех, кто до сих пор тешил себя надеждами... Государь и тот, судя по всему, помышлял о принцессе, но, узнав, что судьба ее решена, смирился.

В том году Гэндзи исполнялось сорок лет, и мог ли двор пренебречь этим событием? В столице только и говорили что о готовящемся празднестве, но сам Гэндзи, никогда не любивший пышных торжеств, которых великолепие для многих оборачивается тяжкими страданиями, отказался от всех почестей.

На Двадцать третий день Первой луны, в день Крысы, госпожа Северных покоев из дома Садайсё поднесла Гэндзи первую зелень[5]. Задумав все это уже давно, она готовилась тайно, никому не открывая своих намерений, и неожиданное появление ее застало Гэндзи врасплох. Супруга Садайсё постаралась обойтись без огласки, но слишком высоко было ее значение в мире, и весть о ее посещении дома на Шестой линии сразу же разнеслась по столице.

Для церемонии приготовили особые покои в западной части главного дома. Повесили новые занавеси, поставили новые ширмы, старую же утварь убрали. Решено было отказаться от высоких стульев, которые наверняка придали бы церемонии излишнюю торжественность, и ограничиться сорока циновками, разложив на них сиденья и расставив скамеечки-подлокотники. Праздничная утварь была подобрана с необыкновенным изяществом. На четыре инкрустированные перламутром подставки поставили четыре ларца, наполненные летними и зимними нарядами, рядом разместили горшочки с благовониями, шкатулки с целебными снадобьями, тушечницы, шкатулки с принадлежностями для мытья головы и для прически — при всей своей скромности эти предметы отличались удивительной утонченностью. Подставки для головных украшений, сделанные из аквилярии и сандала, были украшены тонкой резьбой. Сами же шпильки — как обычно, золотые или серебряные — поражали взор мастерством исполнения и изысканностью оттенков. В некоторой их необычности угадывалось влияние тонкого вкуса госпожи Найси-но ками. Вместе с тем устроительнице удалось избежать чрезмерной пышности.