Можно себе представить, как растерялась Найси-но ками, когда кто-то из дам украдкой сообщил ей о том, что приехал господин с Шестой линии.
— Возможно ли? Что же сказал ему правитель Идзуми?
— Не принять его теперь было бы величайшей неучтивостью, — заявил правитель Идзуми и, воспользовавшись всеобщим замешательством, провел Гэндзи в покои. А тот, любезно осведомившись через дам о самочувствии госпожи и сказав все, что принято говорить в таких случаях, стал просить, чтобы она вышла к нему.
— Неужели вы не согласитесь поговорить со мной через ширму? — настаивал он. — Поверьте, я уже далеко не тот, каким был когда-то, вам нечего бояться.
В конце концов Найси-но ками со вздохом приблизилась к занавесям.
«Я не ошибся, она по-прежнему уступчива», — невольно отметил про себя Гэндзи.
Их нынешнее положение обязывало к сдержанности, но тем трогательнее была эта встреча... Госпожа Найси-но ками приняла гостя в Восточном флигеле. Дамы усадили его в юго-восточной передней, предварительно укрепив замок на нижней части перегородки.
— Я чувствую себя неискушенным юнцом, — жалуется Гэндзи. — Думал ли я, что встречу столь холодный прием? Ведь я могу, ни разу не сбившись, перечесть все годы, которые нас разделяют. Ну не жестоки ли вы?
Постепенно темнеет. Вокруг безлюдно и тихо, только из сада долетают трогательно-печальные голоса уточек-мандаринок, резвящихся в жемчужных травах пруда (288). «О, как все шатко, как все непродолжительно в этом мире!» — думает Гэндзи, глядя вокруг. Ему не хочется уподобляться Хэйтю[10], но в последнее время слезы все чаще навертываются у него на глазах. Сначала он говорит спокойным, рассудительным тоном, совсем не так, как бывало прежде, потом: «Неужели так и расстанемся?!» — воскликнув, пытается отодвинуть перегородку...
— Луны и годы Встали преградой меж нами Неодолимой. Увы, чрез заставу Встреч Только слезам путь открыт,—говорит он, а Найси-но ками отвечает:
— Слезы льются из глаз — У заставы чистый источник (289) Никогда не иссякнет. Но давно уже путь закрыт, Нас к новым встречам ведущий.Скорее всего она собиралась держать его в отдалении, но тут вспомнилось ей прошлое. «Разве не из-за меня попал он тогда в беду? — подумала она, чувствуя, как слабеет ее решимость.— В самом деле, почему бы в последний раз...»
Найси-но ками никогда не отличалась твердостью духа, но с годами, приобретя некоторый жизненный опыт, научилась лучше владеть собой. Она часто обращалась мыслями к далеким дням своей молодости и с сожалением думала о том, что, не будь она столь опрометчива, ее жизнь сложилась бы совсем по-другому. Однако сегодняшняя встреча так живо напомнила ей прошлое, что устоять было невозможно. Ее изящных черт еще не коснулось увядание, она по-прежнему была необыкновенно хороша собой. Страх перед мнением света боролся в ее сердце с нежностью к Гэндзи, и томные вздохи теснили грудь. Никогда, даже в дни их первых встреч, она не казалась Гэндзи такой прекрасной. С досадой глядя на светлеющее небо, он не находил в себе сил расстаться с ней. Скоро рассвело, и в невыразимо прекрасном небе звонко запели птицы. Цветы уже осыпались, и ветки деревьев были окутаны зеленоватой дымкой. «А ведь тот давний праздник глициний был в эту же пору...»[11] — подумал Гэндзи, печально перебирая в памяти годы, с того дня протекшие. Когда госпожа Тюнагон, намереваясь проводить гостя, открыла боковую дверь, он, оборотившись, сказал:
— Как прекрасны глицинии! Кто поверит, что в мире существуют такие оттенки? Невероятно! Но, увы, я должен расстаться с ними!
Гэндзи медлил, явно не желая уходить.
Поднявшись над краем гор, ярко засияло солнце, и Тюнагон не могла сдержать восхищения, увидев лицо Гэндзи, засверкавшее поистине ослепительной красотой. С тех пор как она видела его в последний раз, прошло немало лет, но за эти годы он стал лишь прекраснее. «Почему госпоже нельзя видеться с ним? — думала Тюнагон. — Да, она служила во Дворце, но при том положении, какое она там занимала, вовсе не возбраняется... Виной всему покойная Государыня, когда б не она, никто бы и не узнал ничего. Из-за нее и пошла по миру дурная молва, заставившая их расстаться».
Слишком многое и в самом деле осталось недосказанным, но вправе ли человек, занимающий столь высокое положение, забывать о приличиях? Гэндзи боялся оказаться замеченным и тревожился, видя, что солнце поднимается все выше и выше. Приближенные, подведя карету к галерее, тихонько покашливали, поторапливая его. Подозвав одного из них, Гэндзи велел ему сорвать для себя ветку расцветшей глицинии.
Не забыть никогда, Как тонул я в пучине бедствий, Но, увы, тот урок, Видно, даром прошел, я готов Снова броситься в волны глициний.