— Понятно. Ладно, я согласна. Только все должно происходить в этой комнате и в твоем присутствии — и в твоем тоже, Гриот, пожалуйста.
Двое охранников вышли по приказу Данна и вернулись с дюжиной солдат. Лета села на кипу подушек и взглянула на вошедших так, будто их вид доставлял ей физическую боль.
— Можно, — проговорила она.
Вперед вышел молодой парень, ухмыляясь в предвкушении, но в его глазах было и смущение, и даже страх. Он положил ладонь на сияющие локоны, падающие с плеч Леты. Потер волосинки между пальцами. Затем выдохнул, потому что перед этим на некоторое время затаил дыхание, и на его лице отразилось восхищение. Он отошел в сторону. На его место встал другой солдат. А первый парень тем временем заметил, что к его красному одеялу пристала золотистая волосинка. Он взял ее в руки и стал рассматривать, совершенно счастливый. Второй солдат потрогал волосы Леты. От напряжения он держался очень скованно и двигался с трудом.
Лета сидела нагнув голову и не поднимала на них глаз.
Третий солдат оказался смелее предыдущих. Он несколько раз погладил ладонью волосы Леты и прошептал:
— До чего же красиво, ах, как красиво.
И тоже отошел в сторону. Все трое улыбались, гордые и довольные, как мальчишки. И Гриот улыбался, потому что знал: солдаты вернутся в лагерь и расскажут, что они прикоснулись к волшебным волосам и остались живы. Данн был озабочен, в его глазах стояла тревога — за Лету. Четвертый солдат. Пятый. За дверями очередь из солдат выстроилась через весь учебный плац, развернулась и сделала широкую петлю. Лета не видела этого с места, где сидела, она так ни разу и не подняла голову.
Теперь солдаты входили в комнату с улыбкой, потому что видели, что те, кто уже побывал у Леты, сияли радостью. Воцарилась атмосфера праздника, появилось ощущение легкости. Мрачных лиц больше не оставалось.
Люди жили здесь в окружении серости, которой многие из них раньше и не знали. А здесь она была повсюду, пропитывала сам воздух, которым они дышали. Вдоль всего побережья и над болотами ходили бесконечные туманы; а когда прояснялось, на небосводе висели, как огромные серые капли, насыщенные влагой тучи. Когда стрела солнечного света протыкала подушку облаков, она окрашивала цветом все, чего касалась, и солдаты, бросив свои занятия, стояли, радостно улыбаясь, будто встретились с видением, которое обещало им скорое возвращение на родину. Внутри их времянок и хижин воздух казался тяжелым, как вода, и даже днем приходилось зажигать лампы, чтобы хоть немного разогнать тьму. И тогда горящий огонек обретал особую ценность, он напоминал людям, что они родились не в этой стране серого воздуха и воющих ветров. Точно такой же эффект оказывала на солдат и Лета. Яркое сияние ее волос было больше, чем просто сияние, оно было светом во мраке — да, настоящим солнцем, проглянувшим в сумрачный день. Рядом с ее необыкновенно белой кожей волосы казались материализовавшимся светом. Вообще-то, никто не мог взглянуть на альба без подспудной мысли: «Должно быть, это какая-то кожная болезнь». Но эта удивительная женщина умела лечить, и все врачеватели в лагере относились к ней с почтением, говорили, что они многому научились у Леты. Эти бледные волосы порождали самые противоречивые чувства: радость и любопытство, граничащие с жестокостью, начинали проявляться на лицах солдат. Один из них рассмеялся, и Лета сжалась в комок. Снова раздался смех. Лета дрожала. Данн сказал:
— Потрогали и уходите, нечего тут стоять.
Лета оглянулась и увидела вокруг сотни солдат (так ей показалось) и их возбужденные лица. Она с криком подскочила с подушек.
— Хватит, — скомандовал Данн.
Приказ достиг ушей тех, кто стоял на плацу, и раздалось ворчание, даже ропот, затем гул разочарования. А Лета стояла, вся сжавшись в комок, стараясь занимать как можно меньше места, — несчастное создание, которое преследовал кровожадный смех.
— Лета, было весьма великодушно с твоей стороны согласиться на это, — сказал ей Данн, и Гриот, впустив двух охранников, плотно прикрыл дверь.
Лета плакала. Гриот не понимал, в чем дело, но Данн подошел к женщине и обнял ее.
— Бедная Лета, — проговорил он и потом добавил: — Разве ты не видишь, что кажешься им очень странной?
— Наверное, мне пора бы уже привыкнуть к тому, что мои волосы всегда привлекают внимание. Но наступит день, когда они поседеют, и тогда я стану такой как все.
Снаружи разочарованные солдаты расходились по хижинам, и Лета спросила у двух охранников, которые только что заступили на пост:
— Ну, а вы хотите прикоснуться к моим волосам?
Ответом были смущенные, но согласные улыбки. Неуклюже, как мальчишки, солдаты приблизились и потрогали ее волосы, очень аккуратно. Они были довольны и благодарны, и впервые Лета улыбнулась и сказала:
— Вы хорошие ребята.
Лета пробыла в Центре, как и обещала, несколько дней, почти все время проводя с Данном. Теперь он спрашивал ее:
— А ты помнишь?..
И слушатели понятия не имели, правда ли то, что он говорит, или самая отчаянная выдумка.
— Ты помнишь, как мы вырезали тем твоим маленьким ножом золотые монеты из моего тела?
— Да, они были совсем близко к поверхности, прямо под кожей.
— А ты помнишь, как мы нашли на горе снег? Тогда мы увидели снег впервые жизни и бегали в лунном свете — а Кулик мог убить нас в любую минуту.
Когда Лета уходила, они с Данном обнялись на прощание. Данн уже мог стоять — высокий, тощий, словно каркас, а не человек из плоти и крови, но он уже не дрожал от слабости.
— Милый Данн.
— Милая Лета.
— Если станет совсем плохо, можно, я приведу сюда девочку?
— Дочь Маары?
— Да, ее дочь, Тамар.
— Хорошо, приводи.
Гриот отправил вместе с Летой охрану из шести солдат и приказал им не спускать с нее глаз до тех пор, пока она не окажется под защитой Шабиса.
***
Гриот сидел за столом в большом зале и думал о том, как же он одинок. Он уже не мог справиться со всеми делами, которые сыпались на него день и ночь. Наконец из своей комнаты вышел Данн, сел рядом с Гриотом и сказал:
— Ну вот, Гриот, я здесь.
С тех пор, когда он последний раз выходил из комнаты, прошло долгое время.
Гриот говорил, рассказывая своему командиру все, и, когда дошел до походов за мясными птицами и другими животными, Данн спросил:
— То есть мы уже потихоньку начали набеги на Тундру?
— А как иначе я смогу накормить всех этих людей? Только вчера пришло еще девять новичков, они говорят, что началась очередная война. Тростниковые леса на Нилусе в огне, и опять множество убитых.
Данн обхватил голову руками, потом поднял ее, чтобы взглянуть на Гриота — взглянуть так, что тот воскликнул:
— Что случилось, господин? Я не понимаю.
— Нет, Гриот, ты не понимаешь. Эти тростниковые леса — они могут гореть годами. А там города… И это продолжается и продолжается, снова и снова.
— Надеюсь, что сюда доберутся не все беженцы. И что кому-то другому, а не мне придется думать о том, как их одеть и прокормить.
— А что, если ты перестанешь это делать? Просто перестанешь, и всё?
— Господин? Генерал? Данн, господин?
— О, неважно. И это даже к лучшему, что ты не понимаешь, что я думаю, потому что эти мысли как яд.
— Али говорит то же самое. Господин.
— Али?
Невысокий смуглый человек, работавший в конце зала, поднял голову, услышав свое имя, и встал из-за стола.
Данн мимоходом взглянул на него, потом внимательно присмотрелся.
Али степенно приблизился к Данну, сложив тонкие руки в поклоне и улыбаясь.
— Ты помнишь меня, господин?
Данн медленно улыбнулся:
— Да, это было на дороге. Мы поговорили, я посоветовал тебе идти в Центр.
Али встал перед Данном и поклонился. Он взял правую руку Данна и положил ее себе на лоб, потом поцеловал тыльную сторону его ладони и сказал:
— Генерал, мы все очень ждали твоего выздоровления.
Его глаза были полны слез — и глаза Данна тоже, с недоумением заметил Гриот.