— Мой король мертв, — произнес Али. — Мое сердце свободно. И отныне я буду служить тебе, господин. Пока я не умру или не умрешь ты.
— Пока я не умру или не умрешь ты, — повторил Данн, которого, похоже, не удивила эта формула — а это была именно формула, как и остальные слова Али: его клятва верности состояла из набора известных фраз, применимых в сходных ситуациях.
Однако все происходящее никак нельзя было назвать формальным. Двое собеседников, казалось, обладали неким общим тайным знанием или знали друг друга с давних времен, что было невозможно. Несколько слов, сказанных три года назад на дороге, не могли бы возыметь такого эффекта. У Гриота на затылке зашевелились волосы. Он думал: «Что это? Что происходит?»
— Господин, — говорил тем временем Али, — во время твоего отсутствия мы обнаружили здесь необыкновенные вещи. Гриот расскажет тебе. А когда ты будешь готов, мы кое-что тебе покажем. — Он указал рукой в противоположный конец зала, где вдоль колонн были расставлены столы и за каждым работал солдат — расшифровывал письмена. Если Данн и заметил их раньше, если и воспринял деятельность, кипящую в зале, то не проявил любопытства.
Али еще раз поклонился и вернулся к своему рабочему месту, а Данн снова сел.
— Ну же, Гриот, расскажи, что вы нашли.
Гриот поведал о тайнике и о том, что в нем содержится; о том, как умен Али и другие солдаты, знающие древние языки; обо всем остальном. Он говорил, а Данн, подставив руки под подбородок, слушал и кивал, а потом сказал:
— Так, значит, Гриот, опять мы вернулись к этому «давным-давно», опять и опять мы упираемся в него: давным-давно, в незапамятные времена, давным-давно…
— Господин, да будет мне позволено заметить: если мы все начнем так думать, то можно сразу сунуть голову под одеяло и больше никогда не выглядывать на белый свет.
— В общем-то, да, Гриот.
— А нам нужно кормить столько людей, господин.
Данн запрокинул голову и залился смехом. Давно уже никто не слышал его смеха. Теперь уже глаза Гриота наполнились слезами, и он пробормотал:
— Данн, господин, какое это счастье — видеть, что тебе стало лучше… видеть тебя здоровым…
Данн поднялся — с трудом, опираясь для равновесия ладонью о край стола, и сказал:
— Гриот, когда я лежал в своей комнате и мечтал умереть, меня утешала только одна мысль: «По крайней мере у меня есть Гриот. Я могу на него положиться». Так что спасибо тебе, Гриот. — И он пошел туда, где работал Али, и сел за его стол.
Али говорил, а Данн слушал. Потом Али проводил Данна секретными путями, которые вели к тайнику и сияющей коробке из загадочного не-стекла внутри него, и Гриот пошел вместе с ними. Али говорил, а Данн слушал, пока они ходили вокруг прозрачной скорлупы, где находились страницы с письменами, которые можно было видеть, но к которым нельзя было прикоснуться. Наконец Данн услышал и увидел достаточно, и все трое вышли наружу, вдохнув туманный воздух открытого пространства. Данн сел рядом с Али, а Гриот — за свой стол, но старался слушать все, что говорили те двое, однако его постоянно отвлекали идущие к нему с различными просьбами солдаты.
Гриот понимал большую часть того, о чем беседовали Али и Данн, но теперь он с новой силой ощутил свое невежество. Мало того, что не все слова были ему известны, но порой даже знакомые слова складывались в обидную неразбериху.
Когда Гриот был еще мальчиком-солдатом в армии Агре, он посещал учебные занятия, но далеко не все. Он был поглощен тогда другим — поглощен целиком: восхищением и наблюдением за юным капитаном Данном.
А вот Данн занятия никогда не пропускал. И тем не менее он, как и Гриот, беседуя с Али, тоже понимал, как малы его познания по сравнению с действительно ученым человеком, который получил образование в королевской школе для писцов и переводчиков. Али знал о таких странах, о которых Данн никогда даже не слышал, и порой владел и их языками.
Али рассказал Данну, что позади той скорлупы из не-стекла хранились книги на самых разных языках. Поначалу Али отчаялся найти хотя бы одну книгу на знакомом ему языке, столь древними и неразборчивыми были письмена. Иногда лишь он догадывался, что та или иная цепочка слов пришла к нему через повороты и извивы времени, оставив свое прошлое обличье так далеко позади, что смысл их был для него сокрытым. А иногда смысл их не могли разгадать и другие ученые люди, которых Али приглашал помочь ему расшифровать книги. Али считал, что люди, установившие этот огромный прозрачный пузырь, имели целью сохранить для будущего образцы того, что породили их мысль и язык на момент создания тайника, но момент этот отстоял так далеко во времени, что сам он ничего об этом не знал.
Когда-то, в том давно забытом прошлом, еще до того, как северный Ифрик начал таять и превращаться в топи и воду, задолго до того даже, когда ледник сковал весь Йеррап, повсюду лежал песок. Когда ледник стал угрожать бледнокожим народам Йеррапа, они двинулись на юг и взяли с собой книги на множестве языков, и часть из тех книг казались древними даже им самим, даже тогда. Народы эти стали возводить города — копии тех городов Йеррапа, что оказались подо льдом, — и хранили в них книги. Но потом начались войны, завоевания и катастрофы, и книги захоронили в песке. Там-то (и совершенно случайно, поскольку все, кто хоть что-нибудь знал о древних песчаных библиотеках, были мертвы и забыты) какие-то люди, копавшие ямы под фундаменты новых зданий (это было еще до того, как ледник снова начал таять и земля стала превращаться в болота), наткнулись на бездонные колодцы, доверху набитые старыми книгами. Сухой песок отлично сохранил их. Кем бы ни были те люди, нашедшие библиотеки, они решили попытаться спасти книги.
Али предполагал, что именно желание сохранить эти свидетельства прошлого — и запомнить, что это были единственные свидетельства прошлого, — и заложило основу Центра. Вероятно, это и было главной целью его строительства. Потому что в песчаных колодцах обнаружили не только книги, но и всевозможные предметы и механизмы. Все находки были снесены в Центр, который в те времена простирался гораздо дальше, чем сейчас, до того, как его северная и западная оконечности ушли под воду. Но книги, те драгоценные свидетельства, были спрятаны в самом сердце Центра, и, как можно было догадываться, укладывали их в прозрачный короб люди, понимающие языки, на которых они были написаны, потому что книги лежали не как попало, а в определенном порядке. Все было сделано на совесть: ведь очень и очень долгое время (и не было никакой возможности определить временной промежуток более точно, никак нельзя было обозначить его, только грубо описать: «Над Йеррапом не было льда, потом пришел ледник, а теперь он уходит») прозрачный короб, изготовленный из загадочного не-стекла, стоял цел и невредим, тогда как вокруг него Центр постепенно приходил в упадок. Записи и книги в коробе тоже оставались целыми, потому что внутри футляра скорее всего не было воздуха — иначе они давно бы истлели.
Из чего же был сделан этот сверхнадежный короб? В различных уголках Центра можно было отыскать предметы, сделанные из того же материала, — сосуды, контейнеры, другие вещи. Поколениями люди расхищали их. Али говорил, что в его родном городе, который стоял к востоку от Хараба, были чаши и кувшины из этого практически вечного материала. А еще есть королевство, говорил Али, где правители использовали похищенные из Центра не-стеклянные вещи, чтобы внушать своему народу страх и поклонение. Правители утверждали, будто эти чудесные предметы созданы богами и вверены им, избранным, а всех остальных, простых смертных и невежд, настигнет небесная кара, если они хотя бы притронутся к чудо-вещам.
Все это Гриот услышал в перерывах между своими многочисленными делами. Даже когда он разговаривал с очередным просителем, то сидел вполоборота к столу Данна и Али, которые погрузились в обсуждение так глубоко, что, казалось, не замечали ничего, что происходит вокруг. Похоже, что они не замечали и Гриота. А тот одним глазом посматривал на вход в зал, где время от времени возникало багрово-красное сияние, которое затем превращалось в солдата с накидкой через плечо.
Так шли дни. Али и Данн сидели вместе, и всегда их обсуждение заходило в тупик: многие письмена были написаны на старых, очень древних языках, которых не знал ни Али, ни другие солдаты. О чем говорилось в этих записях, теперь уже недоступных? Они сидели, разложив на столе листы из давленого тростника — листы с неизвестным и непознаваемым, а затем отодвигали их, откладывали на потом, чтобы заняться более поздними, более понятными языками. Все писцы знали махонди, который совсем еще недавно служил средством общения для большей части Ифрика. Но до этого махонди существовал другой язык, его прародитель, который Али понимал, а Данн нет. Тот древний махонди имел общее происхождение с другим языком, который, в свою очередь, являлся предком родного языка Али — разновидности хараба. Прижатые к стеклоподобному материалу прозрачного короба, на Али и Данна смотрели страницы из книг, написанных на тех самых древних махонди и харабе. Шесть или восемь страниц — вот и все, что осталось от тех давно ушедших людей, чьи голоса были почти слышны, благодаря словам, которые передавали, что тогда говорилось.