Данн посмотрел в окно прозрачной воды; на поверхности плавало лишь несколько сухих стеблей. В воде виднелись не очень глубоко три фигуры — что за фигуры? Какие-то массы беловатой субстанции. Две большие и одна поменьше… и от маленького шара исходили пузырьки воздуха. Ага, да это нос, вытянутый нос… значит, это животные, такие же, как его ночной гость. Они утонули. Но погодите-ка, пузыри означают жизнь — меньшее из трех животных еще живо. Данн опустился на колени на самом краю промоины, с риском, что топкий берег провалится под ним, и, ухватившись за шкуру животного, подтянул его к себе и вытащил на воздух резким рывком, так что чуть сам не свалился в воду. Он держал отяжелевшее от воды неподвижное тело за задние лапы и смотрел, как с морды зверька стекают потоки воды. Вода текла отовсюду. Не может быть, чтобы звереныш был жив. Он абсолютно не сопротивлялся, в нем не было ни единого признака жизни. А вода всё текла и текла из его пасти, через мелкие белые зубы. Под слипшейся шерстью виднелись полузакрытые глаза. Это было совсем молодое животное, должно быть детеныш тех двух больших белых зверей, очертания которых Данн видел под водой. Может, и они тоже выжили? Но что мог поделать Данн, ведь его руки были заняты щенком. А тот вдруг чихнул, издав фонтан брызг. Данн обхватил рукой тяжелое напрягшееся мокрое туловище и держал его головой вниз, чтобы вытекла вода. Было очень холодно, утренний воздух такой стылый, а звереныш висел мокрым холодным грузом. Данн холода не ощущал, потому что привык находиться на воздухе в любую погоду, но он понимал, что зверь умрет, если его не согреть. Он уложил щенка на примятый тростник между промоинами и вытащил из мешка сменную одежду, которую всегда носил с собой. Промокнув ею комки шерсти и видневшуюся между ними посиневшую кожу зверя, он завернул его как мог. Здесь требовались одеяла, толстые теплые одеяла, которых у него не было. Интересно, почему зверек не дрожит? Данн не мог понять, дышит он хотя бы или нет. Он распахнул свою стеганую куртку, достаточно теплую для него самого, прижал зверя к животу так, чтобы его голова оказалась у него на плече, и застегнул куртку на все пуговицы. Лапы животного висели на уровне колен Данна. Тяжелый холодный груз заставил юношу содрогнуться. И что теперь делать? Это еще маленький зверек, ему нужно молоко. Данн стоял, удерживая щенка, чтобы тот не выскользнул из-под куртки, и смотрел на две призрачно-белые фигуры в ледяной воде. Они пролежат так еще не один день, прежде чем начнут гнить. Если только их не съест кто-нибудь.
Болотные птицы, например? А еще на болоте обитало множество мелких животных. Данн не мог позволить себе беспокоиться об утонувших родителях щенка. Даже если в них еще теплится жизнь, он все равно не в силах их спасти. Честно говоря, Данн сомневался, что выживет хотя бы этот малыш. Он осторожно шагал по травянистым кочкам к тропе, боясь потерять равновесие из-за живого груза под курткой, и прикидывал: не вернуться ли в Центр? Ему пришлось бы тогда два дня шагать обратно на запад. Быстро шагать. А если бегом? Нет, бежать он не может, с таким-то грузом. Впереди лежала дорога, она по-прежнему вела вдоль обрыва, но как же он забыл — ведь впереди подъем и деревья, а там, где растут деревья, обязательно будут люди. Несмотря на тяжелую ношу, Данн попробовал бежать, но быстро замедлил шаги. Сквозь одежду, почувствовал он, стало пробиваться слабое, но непрерывное постукивание. В то же время зверь начал сосать плечо Данна. Он хотел жить, а что Данн мог дать малышу? Он снова заплакал. Да что же с ним такое? Плакать из-за такого пустяка. Это всего лишь животное, которому не повезло, а он видел столько смертей за свою жизнь — и ничего, наблюдал за ними без единой слезинки. Но этого Данну было не вынести — того, как сильно хотело жить это юное существо и как беспомощно оно было. От тяжести у него сводило судорогой ноги, но, несмотря на это, Данн снова перешел на бег, вернее — подобие бега. И как раз когда впереди показались темный край леса и тропинка, уводящая под сень деревьев, и когда он подумал с облегчением: «Люди», — животное перестало сосать и заскулило. Данн бежал по дорожке, бежал отчаянно, будто спасая собственную жизнь. Ему пришлось подхватить зверька на руки, чтобы того не растрясло от торопливых и неровных шагов. Наконец показался дом — скорее, хижина, с крышей и стенами из тростника.
В дверях хижины показалась женщина, и в руке она держала нож.
— Нет, мы не причиним вам зла! — крикнул Данн. — Помогите, нам нужна помощь.
Он говорил на махонди, но какой смысл вообще что-то говорить? Женщина не сдвинулась с места, когда Данн подбежал к ней, запыхавшийся, плачущий. Он распахнул куртку и показал ей промокший сверток. Она отошла от двери, положила нож на земляную приступку у внутренней стены и взяла у Данна животное. Зверек оказался слишком тяжелым для женщины, и она едва доковыляла до лежанки, покрытой одеялами и шкурами. Ничего не сказав Данну, она ловко размотала мокрую одежду и бросила ее на земляной пол. Потом завернула животное в сухие одеяла.
Данн наблюдал за ней. Незнакомка действовала стремительно, как и он, понимая, насколько близко животное к гибели. Он оглядел внутреннее убранство хижины. Это было довольно примитивное жилище, хотя опытный глаз Данна отметил, что все необходимое здесь имеется: кувшин с водой, хлеб, большая тростниковая свеча, стол из тростника, стулья.
Потом женщина заговорила, на языке торов:
— Оставайся с ним. Я принесу молока. — Она и выглядела как тор: невысокая, коренастая, энергичная женщина с густыми черными волосами.
Данн ответил, тоже на языке торов:
— Хорошо.
Совершенно не удивившись, что незнакомец говорит на ее языке, женщина вышла. Данн приложил ладонь к груди животного. Сердце его едва заметно билось: «Хочу жить, хочу жить». Зверек уже не был таким холодным.
Женщина вернулась с чашкой молока и ложкой в руках. Она сказала:
— Подними ему голову.
Данн сделал, как она велела. Женщина влила несколько капель молока в пасть между острыми мелкими зубами и стала ждать. Животное не глотало. Тогда она влила еще пол-ложки. Щенок захлебнулся. Но потом сразу начал отчаянно сосать, шевеля влажной грязной мордочкой. Так они и сидели вдвоем по обе стороны от животного, которое могло выжить, а могло и погибнуть, и вливали ему в пасть молоко, надеясь, что оно придаст зверьку достаточно жизненных сил. Но почему все-таки щенок не дрожит? Женщина сняла одеяло, тоже намокшее, и сменила его на сухое. Животное стало кашлять и чихать.
Как делал это раньше Данн, женщина подняла щенка за задние лапы и держала его так, завернутого в одеяло, чтобы проверить, не осталось ли в его легких воды. Полилась смесь из воды и молока. Довольно много жидкости.
— Похоже, он как следует нахлебался воды, — прошептала женщина.
Они переговаривались вполголоса, хотя были одни. Вокруг хижины Данн не видел других домов или построек.
Оба они думали, что животное умрет. Зверек был таким вялым, холодным, несмотря на сухие одеяла. Каждый из них знал, что другой уже утратил надежду, но продолжал ухаживать за щенком. И оба плакали.
— Ты, наверное, недавно потеряла ребенка? — предположил Данн.
— Да, да, так и было. Мой малыш заболел болотной лихорадкой и умер.
Данн догадался, что хозяйка выходила из комнаты, чтобы сцедить молоко для щенка из груди. Почему бы просто не приложить его к груди, подумал он, но потом увидел острые зубы и вспомнил, как больно ему было, когда животное пыталось сосать его плечо.
Данн и женщина так сблизились за эти несколько часов, что он положил ладонь на ее полную, крепкую грудь и подумал, что если бы Маара уже родила, то у нее тоже были бы такие же полные груди.
Данн спросил:
— У тебя столько молока, не больно?
— Больно, — ответила женщина и заплакала сильнее, потому что он понимал ее.