Она гипнотизирует, возвращает ко всему, что произошло в тот проклятый понедельник. Половина третьего. Надо перекусить: немного оливок, огурцов, помидоров, с несколькими ломтиками ветчины. Вполне достаточно, как-никак нас ждет сегодня праздничное застолье в честь дня рождения Орчи. Работа в цапатерии начинается в четыре. Я чувствую себя очень усталой, тяжелый затылок, ноги, руки гудят. Надо немного отдохнуть, полежать. Иду к себе в комнату. Слышно, как на кухне возится Кармела, гремит посудой. Кухня рядом с маминой комнатой. Мама ничего не ела, все время спит. Один только раз открыла глаза, спросила, стреляли ли сегодня утром пушки. Говорит, что во сне видит все время все красное - кровь, огонь.
Приходил Антонио. Угрюмый, напряженный. Принес фруктовый торт. У него украли сегодня мешок муки. Правда, добавляет, это не самое страшное, бывает и похуже. Вот вчера вечером по дороге к Маркину (он ездил к своей кузине на обед) видел толпы бегущих с гор солдат. Ни пройти, ни проехать. У Аулести его остановили, офицер потребовал довезти нескольких раненых до госпиталя. Пришлось повернуть в сторону Герники, сделать крюк. Он хмуро стоял в дверях, даже зайти не захотел, отказался даже от своего традиционного стаканчика тксаколи. Двумя пальцами - большим и указательным - нервно теребил крылья носа, поглаживал свои усики.
- Эти измученные люди в грязных бинтах, раненые, умирающие... вот она наша защита. Совсем рядом, в считанных километрах от нас происходит нечто ужасное. Это слишком серьезно... Думаю, сегодня днем, после полудня. Нет, нет, простите, не могу... я должен идти.
Мама как всегда в дреме. Целую Кармелу, иду к себе в комнату. Лечь, закрыть глаза, вытянуться на кровати... ноги, руки... Нельзя, чтобы мне передалось волнение Антонио. Скоро будет... После полудня... После полудня... все ещё звучит в моей голове, будто отбивает в такт стук колес поезда, идущего в Бильбао. Убаюкивает меня, увозит... уносит все дальше и дальше от этого моего безумного бодрствования в страну сна и покоя.
Дверь приоткрывается. Кармела очень деликатно постукивает пальцами по её полотну. Она всегда боится меня резко будить. Когда я сплю, всегда старается по возможности не шуметь, не хлопать дверьми. Открываю глаза. Вижу её растерянное, переполошенное лицо. Она заикается, путается в словах:
- На улице Тксомин, там внизу. Я открывала окно, чтоб проветрить... Я узнала его, он искал входную дверь. Наверное, уже идет к нам по лестнице.
Я вскакиваю с кровати. Забыв про все на свете, ничего уже не соображаю. Хватаюсь за голову, ощупываю себя, словно проверяю, все ли у меня на месте. Сильно сжимаю челюсти, с трудом сдерживая себя, чтоб не закричать, не заплакать. Сердце учащенно бьется, того и гляди, выпрыгнет из груди, в висках стучит. Что это? Столбняк, оторопь, страх, тревога... и безумная, безудержная радость, ликование...
Смотрю на себя в зеркало. Боже мое, какой у меня несчастный жалкий вид: платье все мятое, волосы в полном беспорядке. Наспех приглаживаю их дрожащей рукой, до крови кусаю губы - помады нет, кончилась. Слышу, стучат.
- Задержи его там, Кармела. Скажи ему что-нибудь. Я не готова.
Меня сковывает странное чувство стыда, неловкости. Я свыклась с моим женским одиночеством, в котором любовь виделась мне чем-то мистическим, а теперь мне предстояло вновь вернуть её из мира грез в мою настоящую жизнь. Как все будет?
- Нет. Пожалуй, нет. Зови его сюда. Пусть он идет ко мне в комнату.
Я усаживаюсь на край кровати, руки на коленях, поправляю подол платья. Чувствую, как ручейки пота, словно дождевая вода по желобку, текут между моими грудями. Не могу встать: кажется, подо мной разверзнется пол и я рухну вниз.
И вот он стоит перед мной. Смотрит не моргая. Совсем другой, не похожий на того ещё совсем юного мальчика, которого я когда-то любила. Скорее его старший брат. Зачесанные назад черные с проседью волосы открывают лоб. Он кажется ещё выше, чем тогда, когда я любила гладить эти прямые, цвета вороньего крыла волосы, со всей нежностью, на какую только была способна, трепетно дотрагиваться пальцами до их основания у лба. Сколько одиноких дней и ночей я проводила, мечтая о нем, тысячи раз вызывая его в своем воображении. И вот теперь лицо Тксомина оказалось в миллион раз прекрасней всех своих копий, что до сих пор рисовало мне мое убогое воображение. Взгляд его глаз на загорелом обветренном лице казался жестче, ярче, мужественней. Я забываю обо всем на свете, подаюсь вперед, мне кажется, я лечу. Мои чувства к нему неподвластны времени. Любуюсь его гордой осанкой, сильной мускулистой шеей в расстегнутом воротничке белоснежной рубашки.
Он бросается мне навстречу, крепко обнимает. Сладостное чувство близости. Наши губы сливаются в поцелуе. Он и я, мы оба дрожим, с трудом справляясь с лавиной чувственности после долгой разлуки. Он первый берет себя в руки, нам надо ещё так много сказать друг другу. В душе моей звучит дивная музыка. Он здесь, и он по-прежнему любит и хочет меня. Ко мне приходит чувство уверенности, защищенности. От моего прежнего отчаяния, тоски, болезненной усталости не осталось и следа. Мне поразительно легко. Я больше не чувствую себя безнадежно одинокой и беспомощной в схватке один на один со своей судьбой. Сколько же силы дает мне одно только твое присутствие, Тксомин, одно только сознание, что ты рядом, что ты материален, что ты больше не плод моего воображения. Только одно твое физическое присутствие делает меня такой безудержно счастливой. Ведь я так этого хотела, так мечтала, ждала. Ожидание изводило меня все эти годы, оно едва не погубило меня, не стало навязчивой идей, наваждением. И вот ты здесь, ты со мной. Не хочу больше возвращаться к тому потерянному, бесполезному времени, когда тебя не было рядом. Забыть, побыстрее вычеркнуть из жизни. Теперь это все не имеет значения, кажется мне ничтожным и абсурдным. "Благодарю тебя, Господи. О бульшем я и мечтать не могла. Обещаю никогда ни о чем другом тебя не просить".
Я вижу мою комнату, постепенно наполняющуюся странным сверхъестественным свечением. Она становится чудесной обителью, "абсолютом", ковчегом нашей с Тксомином любви. Чувствую его кожей, всем телом, ловлю его дыхание. Его поцелуй расскажет мне лучше всяких слов о том, что было с ним в нашей бесконечной разлуке... Он шепчет: "Никогда, слышишь, никогда мы не расстанемся больше. Я построю дом, ты родишь мне ещё ребенка". Инстинктивно я прижимаю пальцы к его губам. Внезапно на меня опять наваливается чудовищная усталость. Но эту усталость теперь мы поделим на двоих. Прижавшись друг к другу, мы лежим на моей кровати. Голова его упирается мне в плечо, глаза закрыты. Совсем как тогда после нашей первой ночи любви восемь лет назад. Такое упоительно сладостное чувство. Мне теперь все нипочем.
У нас ещё вся жизнь впереди.
Колокола. Звонят колокола. Все колокола города звонят одновременно. От этого ужасного звона стекла в окнах трясутся, голова раскалывается. Сколько времени я спала? Сердце учащенно забилось: я вижу Тксомина рядом, чувствую тяжесть его головы у себя на плече. Не хочется его будить. Я осторожно высвобождаю плечо. Встаю. Колокольный звон неспроста. Неужели предупреждение о воздушном налете? Я уже несколько дней этого ждала. Все последние часы думала об этом. И вот! Но ведь со мной теперь мой Тксомин. Он защитит меня и нашего сына. Мы вместе... мы спасемся... с нами не может произойти ничего ужасного.
Кармела стоит у окна в столовой. Кричит оттуда:
- Иди-ка сюда. Теперь-то они уж точно по нашу душу!
На улице страшный переполох. Люди бегут в разные стороны, громко кричат, жестикулируют, показывают на небо. Я слышу сразу со всех сторон громкие испуганные голоса: "Самолет! Самолет!" У входа в бомбоубежища столпотворение. Люди в панике толкаются. От звона колоколов чуть не лопаются барабанные перепонки... Волна все нарастающего гула уходит в горы, многоголосым эхо возвращается обратно. Как наивно было думать, что Гернику они пощадят! Чувствую, как рука Тксомина ложится мне на плечо.