В ненастную погоду зрителей было мало, и для защиты царского подарка от дождя во рву натягивали полог из крепкой пеньковой парусины.
В один из таких дней Никита пригласил жену с дочкой посмотреть на слона вблизи. Ему давно уже не терпелось похвастаться перед роднёй своей новой ответственной должностью, показать, каким уважением он пользуется среди горожан, и какие дружеские отношения наладил с иноземным царским послом.
В ров спускались по небольшой деревянной лесенке. Никита сошёл первым, подстраховал молодую жену и дочку. Иришке такое приключение было в радость. Она крепко цеплялась за деревянные поручни и ступеньки. А Лиза, в природном желании привлечь любым способом внимание мужчины, притворно изображала испуг, аккуратно нащупывала ногой каждую дощечку и поминутно тихонько ойкала, вспоминая то Матерь Божию – заступницу, то самого Иисуса Христа – Спасителя.
Девочке слон очень понравился, а Лизу – напугал. Она крепко держала дочку за руку и не отпускала от себя, боялась, что он ненароком раздавит её своей толстой ногой, задушит хоботом или проткнёт острым бивнем. Да мало ли чего ещё можно ожидать от такого чудища. Никита с довольным видом, как будто сам произвёл его на свет, расхаживал вокруг слона, смело похлопывал по хоботу и ласково трепал за ухо, чем приводил дочку в восторг. Она громко смеялась и, безуспешно пытаясь вырваться из-под материнской опеки, подпрыгивала на месте.
Неожиданно девочка остановилась и замолчала, с удивлением уставившись в дальний угол загона. Позади больших плетёных корзин с овощами и тюков сена виднелась невзрачная постройка – сарайчик, на скорую руку сколоченный из плохо оструганных досок. Одним боком сарайчик прижался к наклонной кирпичной стене рва. Окошек не было. Большой кусок парусины загораживал отверстие, которое, вероятно, служило дверью. Она-то и привлекла внимание девочки. Точнее не сама тряпичная дверь, а человек, выглянувший из-за неё. Резким движением невидимой в темноте руки грубое полотно, подобно театральному занавесу, отлетело в сторону, и в чёрном прямоугольнике дверного проёма появился… чародей-волшебник в разноцветной одежде и удивительной шапке с большой красивой брошкой, из которой торчало перо жар-птицы. Волшебник постоял немного, упёршись руками в дверные косяки, а потом сделал несколько шагов вперёд, сложил руки на груди лодочкой и низко поклонился гостям. Полотно за его спиной с тихим шорохом опустилось на место, и девочка услышала несколько слов, сказанных на незнакомом мелодичном языке, из которых она смогла разобрать только одно – «салям».
Никиту нисколько не смутило появление волшебника. Он радостно подошёл к нему, похлопал по плечу и сказал:
– Знакомься, Фариз, – это моя жена Лиза и дочка Ирина. Лиза, это Фариз – посланник персидского царя. Он нашему государю слона в подарок привёз.
Лиза быстро взглянула на иноземца и, как подобает барышне из приличной семьи, смущённо опустила глаза, немного наклонив голову. Фариз ещё раз вежливо поклонился, на этот раз не так торжественно, скорее всего просто кивнул, и перевёл взгляд на девочку, которая по молодости лет ещё не освоила приличных манер и во все глаза таращилась на чародея из сказки.
– Здравствуй, Ирина-ханум, – сказал он и протянул руку, пальцы которой были украшены перстнями с цветными камушками.
– Здравствуй, господин-барин Фариз, – тихо ответила девочка, не зная, как правильно титуловать необычного иноземца.
Все засмеялись и недолгое напряжение вмиг пропало. Лиза подняла глаза и, уже не стесняясь, внимательно рассмотрела нового знакомого.
Фариз ей понравился.
А как мог не понравиться высокий стройный и симпатичный мужчина. Под его странной одеждой чувствовалась сила и грация восточного скакуна. Умные чёрные глаза слегка улыбались, но тонкие плотно сжатые губы оставались внешне серьёзными. Смуглая упругая кожа имела необычно красивый оттенок, совсем не похожий на летний загар подмосковных крестьян, вынужденных круглый день трудиться на солнцепёке. Скорее всего она походила на ту дорогую тонкую кожу, из которой жители Немецкой слободы и в особенности их жёны шьют себе перчатки и башмаки на выход. Лиза часто встречала их на Торге или на берегу Неглинки, где они любили прогуливаться по праздникам всем семейством.
«Люблю – не могу, – подумала она, и тут же испугалась смелости собственной мысли. – Разве можно вот так просто взять и влюбиться в незнакомого мужчину, которого видишь первый раз в жизни, да к тому же иноземца. Он, небось, ещё и некрещёный… Ну и что, что некрещённый? Я же не замуж за него собралась… А если бы и замуж?.. Тогда как?.. Тьфу-тьфу-тьфу, мысли какие-то срамные в голову лезут. У меня ведь своя семья: муж, дочка, хозяйство… А Фариза этого, если понадобится, можно и окрестить. Не велика проблема. Вон, хотя бы, наш батюшка слободской – отец Фёдор – за хорошее угощение вмиг окрестит, глазом не моргнёшь… Ой, что это я дура думаю-то такое? А как же Никита – муж мой венчаный? Грех-то какой думать даже о таком».