Много в этом плане еще недоделано: надо вывести водоросль, способную более быстро размножаться. Это позволит не перегружать воздушный снаряд излишними литрами культуры. Нужны испытания на людях, надо найти правильный подбор культур — так сочетать их, чтобы и витаминов, и гормонов, и аминокислот было достаточно…
Свиридов с интересом прочитал письмо и пришел к заключению, что предложение Павлова запоздало на двадцать лет. Он охотно принял бы его предложение сотрудничать, посвятил бы этому жизнь, но где взять силу и веру? Прекрасная идея! Ее хватит на внуков и правнуков. Кто знает, как далеко она заведет человечество… Жаль, что жить осталось немного, а ведь кому еще, как не ему, этим делом заняться. Куда бы хлорелла ни угодила, его, Свиридова, долг — следовать за ней. Запросилась в мирское пространство, изволь сопровождать, пока не нашлись другие провожатые… Нелегко ему будет оставаться в стороне, но что поделаешь.
Он так и напишет профессору Павлову: простите, не могу. Не могу на себя положиться… Спасибо за радость, за добрые вести, простите за предыдущее письмо… Надо забыть милого профессора, его планы и призывы, на которые откликнуться невозможно… Хороша хлорелла, куда метнула! Недаром, выходит, он над ней потрудился, не выживет на земле — в небесах пригодится…
Свиридов вспомнил о Рудневе, который ждал его ответа, и мысленно приготовился к разговору с ним. «Не убеждайте меня, Иван Федотович, — скажет он ему, — поздно. Роль Диогена не для меня. Вы знаете эту историю… Когда стало известно, что Филипп со своим воинством идет на Коринф, жители в ужасе принялись каждый за свое: кто готовил оружие, кто таскал камни, кто исправлял крепостные степы, чинил и укреплял на них зубцы. Один лишь Диоген, не зная куда себя деть, катал свой глиняный сосуд, который служил ему жилищем. На вопрос, что он делает, мудрец древности сказал: «Тружусь, чтобы не казалось, что я одни стою без дела, когда столько людей работает». Не хотелось бы мне походить на Диогена, уж лучше прямо признаться, что дело не для меня».
Порадоваться этим ответом Свиридову не пришлось. В ушах его отчетливо прозвучали знакомые слова: «Передвиньте ближе грядущее, сделайте будущее настоящим». Непрошеная мысль нисколько не смутила его. «Спасибо, Александра Александровна, за добрый совет, — мысленно ответил он, — пусть это сделают другие. Поздно мне заново начинать». Легко себе представить, как встретила бы его согласие жена. Уж она бы над ним посмеялась, поздравила бы с новым увлечением и обязательно нашла бы аналогию в прошлом…
Письмо ленинградского ученого не переубедило Свиридова, но странным образом отразилось на его душевном состоянии. Куда-то исчезли все недуги, а с ними и мысли о близкой смерти. Он не заметил этого и тогда, когда всем уже было ясно, что с ним что-то произошло. Как бы сами по себе стали излишни лекарства и процедуры, и жена убрала все склянки со стола. Дочь сочла нужным поздравить отца с выздоровлением и пожелать ему успеха в космических делах. Свиридов вначале рассердился, затем отделался шуткой:
— Так бывало всегда, — сказал он, — кому на земле не везло, искал реванша в царствии небесном…
Следующая встреча с Рудневым произошла в ботаническом саду, и совершенно неожиданно для Свиридова. Он пришел в сумерках, нашел ученого в теплице, и тут же они разговорились. На нем был опрятный костюм, не очень поношенный, цвет галстука не совпадал ни с цветом рубашки, ни с цветом пиджака, но зато был выглажен и аккуратно подвязан. Еще заметил Свиридов, что на этот раз Иван Федотович выглядел несколько более спокойным и уверенным.
Он извинился, что пришел поздно, и сразу же заговорил о письме профессора Павлова.
— Вы, надеюсь, прочитали его? Мне очень не терпелось услышать ваше мнение о нем.
Руднев мог этого не говорить, взволнованность и нетерпение сказались сразу же, едва он произнес первые слова. Ученому не хотелось начинать с письма разговор, ничего хорошего он сказать секретарю горкома не мог. Кто еще знает, как секретарь отнесется к его строгой критике.
— Профессор Павлов но единственный, запланировавший перемены на земном шаре, — сказал Свиридов, — таких людей много, и незачем далеко их искать.
Понял ли Руднев, кого Свиридов имел в виду, или, занятый собственными мыслями, не придал этой откровенности значения, — трудно сказать. Оба сразу же умолкли и долго, вероятно, промолчали бы, если бы в теплицу не вошла Анна Ильинична. Ученый представил ее Рудневу, разговор оживился, и, когда она оставила их, они к прежнему разговору больше не возвращались. Иван Федотович внимательно выслушал все восемнадцать страниц нового письма Павлова и сказал: