Лев Яковлевич словно понял его затруднение и пришел ему на помощь.
— Объявите мне выговор с занесением взыскания в послужной список. После этого вас никто не упрекнет, а в Москве догадаются, почему вы уступили…
Слишком суровую кару налагал на себя Золотарев. С этим нелегко было согласиться.
— Вы как будто возражали против взыскания, — с трудом выговаривая последние слова, спросил смущенный директор, — кажется, так?
— Одно дело — выговор с оставлением на месте, а другое — с переводом в Москву. Там, я надеюсь, помилуют меня…
Директор крепко пожал руку Золотарева, пожелал ему удачи и, не скрывая своего удовлетворения благополучным исходом, сказал:
— Я верю, что наши отношения останутся прежними… Ведь мы не чужие, не правда ли?
— Я надеюсь стать мужем вашей сестры, — спокойно ответил Золотарев, — и зятем ваших родителей. Кем будем мы друг для друга, предсказывать не берусь…
В середине октября в прохладный дождливый день Лев Яковлевич уехал в Москву. За день до отъезда он побывал у Свиридовых, беседовал с Анной Ильиничной и с Самсоном Даниловичем.
Разговор с женой ученого неожиданно затянулся.
— Я хочу просить согласия Самсона Даниловича на наш брак, — сказал Золотарев. — Замолвите перед ним слово.
— А моего мнения не спросят? — с притворной строгостью спросила она. — Принято как будто и нас, матерей, принимать в расчет.
— Я уже говорил вам, — подражая ее тону, ответил он, — что люблю вашу дочь и мы обязательно будем счастливы. На том мы с вами как будто порешили.
Она окинула его нежным взглядом и сказала:
— Я не буду с ним об этом говорить, мне кажется, что он вам уступит.
Речь зашла о Петре, и Лев Яковлевич заметил:
— Вы не должны его чуждаться, ему сейчас нелегко…
Она сощурила глаза, и морщины, свидетели забот и печали, обложили ее высокий крутой лоб.
— Странный вы человек! Вас заклеймили, уволили со службы, а вы хлопочете о нем… Неужели он просил это мне передать?
Золотареву стало не по себе. Жаль было Анну Ильиничну, ей так хотелось бы услышать, что сын вспомнил о ней и ждет ее поддержки.
— Я не думал о наших с ним разногласиях, — признался Золотарев. — Его ждут испытания, и ему понадобится ваше участие.
Она вздрогнула, словно от внутреннего толчка, руки ее сплелись и бессильно упали, в темных глазах отразилась тревога. Она хотела что-то спросить, но губы ее только безмолвно зашевелились. Прежде чем он сообразил, как успокоить ее, Анна Ильинична овладела собой и сухо спросила:
— Какие там еще испытания?
Спокойная уверенность, столь быстро сменившая тревожную напряженность, смутила Льва Яковлевича. Ему не раз приходилось быть свидетелем подобных перемен, и всегда они почему-то пугали его.
— Я не хотел вас огорчать, но мне стало известно, что он отправил в Москву не совсем правильные сведения. Могут возникнуть неприятности…
Золотарев некоторое время выжидал ответа и продолжал:
— Я вынужден буду защищаться, ведь это касается не только меня, по и доброго имени Самсона Даниловича — наши подписи под статьей рядом… Возможно, что спор и не состоится, Петр Самсонович мог стать жертвой чужой ошибки или чего-то другого. Вам не следует оставлять его без поддержки.
— Мне трудно будет любить его по-прежнему, — избегая глядеть на Льва Яковлевича, тихо проговорила она, — и в этом виноваты вы.
— Я? — удивился он. — Что вы сказали?
Не глядя на него, она продолжала:
— Мне всегда будет больно при мысли, что сын мой не похож на вас.
Со Свиридовым разговор был короче. Золотарев сообщил ему, что уезжает в Москву, и спросил, нет ли поручений. Ученый покачал головой и предложил ему сесть. Лев Яковлевич отказался и с некоторой торжественностью в голосе сказал:
— Я пришел просить у вас согласия на брак с вашей дочерью. Мы любим друг друга и, если ничто нам не помешает, весной поженимся.
Свиридов был удивлен и вместе с тем польщен, что сочли нужным спросить его разрешения. Он сделал вид, что обдумывает ответ и не без лукавства спросил:
— А если моего согласия не будет, как вы поступите? Ведь современные молодые люди сами решают подобные задачи.
— Но знаю, как другие, я никогда не женюсь на девушке без разрешения ее родителей.
— Что ж вы так легко сдаетесь? — с притворным удивлением спросил Свиридов. — Мы за любимую девушку на смерть дрались. Сказали вам «нет», и вы готовы отказаться.
— Зачем? Я буду ждать. Яков ждал свою Лию семь лет…