— Вам будет скучно со мной, я умею больше слушать, чем говорить.
— А я, наоборот, склонен больше говорить, чем слушать, — последовал успокаивающий ответ.
Свиридов не обманул ее. Его замечания об игре артистов, об искусстве режиссера и художника понравились девушке. Он говорил с ней, как с равной, без малейшего желания поучать. Еще нравилась ей его непосредственность и умение тонко шутить.
К концу спектакля ее скованность прошла, и она чувствовала себя с ним легко и непринужденно.
Они стали друзьями, и в дни его приезда в Москву отправлялись в тот театр, где некогда встретились впервые. Сегодня Александра Александровна решила возобновить былую традицию и, кстати, вернуть подаренный ей тогда билет.
— Вы не возражаете? — с лукавой усмешкой спросила она. — Говорят, долг платежом красен… Завтра пойдем во Дворец культуры автозавода. Там выступают наши писатели, вам будет интересно их послушать. Давно мы с вами не были на балете. Вы когда-то любили «Бахчисарайский фонтан», его дают послезавтра.
Вечером в антракте Самсон Данилович спросил Александру Александровну:
— Почему вы вдруг стали изучать ботанику и главным образом водоросли?
Они бродили по фойе в поисках места, откуда удобно разглядывать движущуюся по кругу публику. Оба жадные до зрелищ, они могли подолгу рассматривать лица и говорить о характерах, слабостях и страстях людей.
— Я интересовалась и многим другим, — ответила она, рассеянно глядя по сторонам. Здесь и гуще весело настроенных людей, в первый день встречи после долгой разлуки, не хотелось ни говорить, ни вспоминать о былых печалях. — К чему вам это знать? Я надрезала луковицы гиацинта и размножала их таким образом, пробовала выращивать цветы в песке и в опрокинутых вазонах…
Что это — шутка? Или она, в самом деле, всю жизнь следовала в его поисках и блужданиях за ним?
— Я изучаю хлореллу двенадцать лет, — недовольная, что ей мешают рассматривать публику, продолжала Александра Александровна. — Готовлюсь проделать интересную работу. Достаточно это вам? Поговорим о ботанике в другой раз, после совещания в главке.
Теперь лишь он понял, почему она в своих письмах расспрашивала об удачах и неудачах в экспериментах, о приемах работы, о методике. Ее выписки из иностранных журналов и присланные комментарии к ним обнаруживали солидное знание предмета. Как можно было этого не заметить?
Заседание в главном управлении отложили на день, и друзья успели побывать в спортивном клубе, где вернувшиеся из Вены чемпионы мира и Европы — штангист легчайшего веса Фархутдинов, полулегкого — Чимишкян и легкого — Иванов удивляли публику своим искусством. Александра Александровна познакомилась с ними и представила им профессора. Усталые и довольные, возвращались старые друзья в гостиницу, и вдруг ей вздумалось увезти его на балет. Никаких отговорок, они успеют еще увидеть последний акт, «Золушка» Прокофьева этого стоит. Не спрашивая его согласия, она попросила шофера повернуть.
— Вы и к мужу так немилосердны, как ко мне? — не скрывая своего недовольства, спросил он.
В машине нельзя было разглядеть ее лицо, но Свиридов почувствовал, как дрогнула ее рука, услышал знакомый вздох и немного погодя приглушенный ответ:
— У меня нет мужа. Я только к вам немилосердна.
— Давно вы его потеряли? — невольно перегнувшись, чтобы разглядеть ее, сочувственно спросил Свиридов. Он ничего не увидел, но почему-то почувствовал, что за ее ответом кроется нечто серьезное.
— Мне некого было терять… Я не была замужем…
— Почему? — удивился он, и тут же сообразив, что вопрос мог показаться нескромным, шутливо добавил: — Вы, кажется, не давали обета безбрачия…
Разговор был прерван, когда машина остановилась у театра, и возобновился на обратном пути. Обогнув Петровку, Свиридов под руку вел ее по Кузнецкому мосту. Было начало двенадцатого. Только что прошел дождь, и мокрый асфальт, отсвечивая алыми, желтыми и зелеными огнями фонарей и вывесок, казался пучиной, в глубинах которой жил своей жизнью другой, неведомый город. Неспокойные улицы замирали, автомашины, словно тени, скользили по мостовой, внезапно появляясь и исчезая. Редкие прохожие куда-то спешили, все точно условились дать тишине овладеть городом.
То, что Самсон Данилович узнал, не давало уже ему покоя. При других обстоятельствах он не стал бы продолжать неприятную для его спутницы беседу. Чувство меры изменило ему, и не хватило сил помолчать.