— Боже мой, отец, — с той трогательной снисходительностью, с какой родители осуждают озорство ребенка, проговорил он, — чем набита твоя голова!..
Свиридова передернуло от обиды и боли. Это отразилось в его печальном взгляде, в движении рук, вдруг повисших, как плети, и в скорбной морщинке у рта. Все говорило о страдании человека, даже голос, который вдруг глухо зазвучал.
— Я рассказываю тебе о людях, отдавших свою жизнь для блага тех, которых они не знали и не видели никогда.
— Что о них говорить, — словно речь шла о чем-то весьма заурядном, лениво протянул сын. — Они как подлинные сыны народа исполнили свой долг перед Родиной. Имена их не будут забыты, но какое это имеет отношение к нам? У нас свои цели, рассчитанные на века…
В Свиридове закипало раздражение. У этого человека нет ничего святого, ничего светлого на душе. Неужели этот холодный, мертвый служака — его сын? Какой смысл рассказывать ему о своих затруднениях, что он в этих муках поймет?..
Самсон Данилович отвернулся и вздохнул.
— Мы словно живем с тобой в разных мирах. В твоем — все просто и понятно, а в моем — ясна только цель.
Признание Свиридова сыну не состоялось.
Коротенькое письмецо было написано от руки и прислано с нарочным. Почерк крупный, ясный, с характерными нажимами и жирными точками, подпись короткая, без завитушек. Свиридов дважды прочел письмо и невольно задумался. Недоумение вызвало не само желание секретаря городского комитета партия повидаться с ним, а неопределенность, с какой это было выражено. С одной стороны, говорилось в письме: «…рад буду видеть вас у себя», а с другой: «…если вы не возражаете, я охотно навещу вас в Ботаническом саду…». Кто знает, чего больше хотел секретарь — видеть ученого у себя или быть его гостем? Свиридов просил передать с нарочным, что придет завтра утром в десять часов.
Секретарь горкома радушно встретил ученого, отрекомендовался Иваном Федотовичем Рудневым и с каким-то напряженным любопытством оглядел Свиридова. «Так вот вы какой, — означал этот взгляд, — приятно, очень приятно познакомиться».
Самсон Данилович в свою очередь рассмотрел секретаря и подумал, что ничего примечательного в его внешности нет. Невысокого роста, с маленьким носиком на худощавом лице, впалая грудь, полные бесцветные губы и обширная лысина. Ординарность внешности подчеркивалась одеждой, не отличавшейся ни новизной, ни модным покроем: сильно поношенный, поблескивающий на локтях черный пиджак, темные шевиотовые брюки, оттянутые мешочками в коленях, и выцветший галстук на белой сорочке с туго накрахмаленным воротничком. «Так одеваются агрономы и учителя в районном центре, — подумал Свиридов, — не из агрономов ли он?»
В кабинете стоял полумрак. Два высоких окна, выходивших в тихий переулок, были заставлены горшочками цветов, густая зелень закрывала свет.
На диване, где секретарь и ученый сели рядом, завязался разговор, обычный для малознакомых людей. Была упомянута погода минувшей весны с ее причудами, затянувшийся конфликт между Англией и Египтом и высокий урожай на Украине. Когда речь зашла о хлорелле, беседа стала более оживленной. Руднев с интересом говорил о крошечной водоросли, способной воспринимать питание всей своей поверхностью, накапливать солнечную энергию с неслыханной быстротой, вырабатывать жиры, белки, углеводы, полный набор витаминов и все восемь аминокислот, необходимых человеку. Все в ней съедобно и почти нет целлюлозы, не усвояемой организмом.
— Жаль, что не все это понимают, — неизвестно кому сочувствуя и кого порицая, проговорил он. — Напрасно мы уступаем этот клад другим. Мы — великая держава и ни в чем отставать не должны… Вы где-то писали, что человеческая мысль находится в плену ложных представлений, будто деревьями, кустарниками и травой исчерпывается растительный мир. Девять десятых веса всех органических веществ на земле содержится в ее водной оболочке и прямо или косвенно образуется водорослями. Не леса, а водоросли создали земную атмосферу…
Свиридов не знал, чему больше удивляться, хорошему ли знакомству секретаря с ботаникой или его уверенным рассуждениям о недооценке хлореллы учеными. Он взглянул на ряды книг в шкафу, где отдельно стояли произведения Палладина, Тимирязева, Мичурина, Бербанка, Лысенко, и улыбнулся. «Начетчик», — подумал про себя ученый.
— Вы интересуетесь и нашей литературой, похвально, — нисколько не доверяя знаниям собеседника и ни в какой мере не склонный его хвалить, сказал Свиридов. — Давно занимают вас пресноводные водоросли?