Заяц: У тебя… арбалет сломанный?
Ёж: Сломался, да! Встряли болта! Пуста и больна! Нога и рука!
Заяц: Вижу, вижу! Ладно, вставай! Не долго осталось!
Ёж: Ты меня не бросай! Пришёл — выручай! Волк не бабай! Это наш родной край.
Заяц: Не брошу — постоим. Постоим! У меня одна стрела у самого.
Ёж: Одна стрела? Плохи дела! Надежда хила. Заволокла, заволокла… Волк на, заволокла!
Заяц помог ежу подняться. Встал рядом, чтобы ёж мог опереться на его плечо. В разноцветных глазах революционеров смотрелись они комично. Опять засмеялись, опять загудели трубы, полетели нескончаемые камни и палки. Волков поднял руку, Волченко хлопнул в ладоши — всё успокоилось. Волков собирался что-то сказать — по-видимому что-то окончательное, решительное вольчье «да» или «нет». Заяц опередил его. Другого шанса сказать своё слово у него уже не будет. Вот только сейчас можно втиснуться, одна секунда на 2–3 самых важных слова.
Заяц: Я не отдам тебе страну!
Секунда тишины и взрывы смеха один за другим. Они напрягались, они рвали уставшие глотки, чтобы показать ему и друг другу, как неизмеримо мелок он в их глазах и как смешны его слова, ещё меньшие, чем он сам. Хотели показать ему и друг другу, что смеялись они над ним всю свою сознательную жизнь. Всё они знали, умники и провидцы, а он не знал ничего. Потому что дурак. Просто дурак.
Заяц: Я НЕ ОТДАМ ТЕБЕ ЛЕС! Я НЕ ОТДАМ ТЕБЕ СТРАНУ!
Это было слышно отчётливо. Кажется теперь все подавились своим смехом. Порвались глотки от натуга. Замолкли, ждали ответа волков.
Волков сделал шаг назад и опять залез на пенёк — видимо отсюда он читал свои речи до прихода зайца. Все уставились на него. «Из этого рта сейчас вылетит истина!», тихо сказал ежу заяц. «Истина. Софистика. Казуистика. Максималистика», ответил ему ёж. Они посмеялись (не менее натужно, чем их оппоненты), а волк начал.
Волк: Стррана! Твоя стрррана?! А где ты её видишь, заяц? Твоей стррраны нет. Её давно нет. Вы потерряли её, доррогие. По чуть-чуть, по кусочкам. «Медленно, но верррно», как писали в старых книжках. Вы потерряли свою культурру и свои таланты, вы потерряли своё обрразование и свою молодёжь, вы потерряли свою науку и свои умы. Так, шаг за шагом вы сдавали стррану на прротяжении всей моей жизни. Вогнали наррод лесной в деппррресию, существование лишённое всякого смысла. Жизнь в длинной-прредлинной тени нашего же прошлого. Тень всё длиннее, а жизнь в ней… и без того мрачная, только мрачней. И что сделал он — вот он! (Волк указал на медведя, всё так же бессмысленно созерцавшего свою унылую реальность; сейчас со рта у него свисала длинная кровавая слюна, а где-то у земли на ней болтался выбитый зуб мудрости.) Вот он. Что он сделал? Что он сделал? (обратился волк к толпе)
Толпа: НИ-ЧЕ-ГО! НИ-ЧЕ-ГО! (хорошо слаженным хором ответила хорошо воспитанная толпа)
Волк: Ничего! И в этом тррагедия. Ничего он не сделал. Вместо него… сделали мы. Мы дали лесу новую культурру, и заигррала новая музыка, запели голоса иные! Мы дали лесу новые знания, новые идеи и дела, и-и? И молодёжь пошла за нами — прравда, неожиданно?! Мы объяснили ей, что есть добрро и точно указали как к нему стрремиться. Мы принесли лесу новые технологии (волк поднял вверх своё странное оружие), и умы перетекли к нам тоже. А воины — врроде тебя, заяц; врроде тебя, ёж — сбежали или полегли. Но в основном перрешли к нам. Прравда, неожиданно? … Так, что брросайте ваши оружия и сдавайтесь. Вот, Волканян, вас будет судить. Нет вашей стрраны. Она стала нашей. Вы прроиграли, доррогие.
Заяц: Я не проиграл. Я стою. И у меня есть оружие. Не знаю, что дали тебе твои технологии — вряд ли они научили тебя стрелять, ты всегда был мазилой — а я тебе в лоб попаду. (заяц готовился стрелять — «только быстро достать стрелу и никакие технологии тебя не защитят», «один, один единственный мой шанс»).
Волк: О, так ты не знаешь, что дали мне технологии! Ты же не видел, да?! Волченко!
Волченко: Шо?
Волков: Прродемонстррирруй!
Волченко: В кого?
Волков: В ежа давай!
Волченко: Будь ласка, заэц, видступись трохи!
Волков: Щас я тебе видступлюсь!
Волченко: Ну як хочешь, заэц!
Волченко поднял своё оружие — такое же как у Волкова, только труб не 2, а одна — прицелился и нажал на петлю механизма. Раздался громкий звук, похожий на гром. Из трубы вылетел снаряд и облако дыма.
Ёж: Заяц… конец! Пал… боец. На душе рубец. Вон он… жнец…
Мгновение какое-то и всё. Снаряд буд-то невидимый из дыма вырвался и тут же, только ветром заметный, вошёл в грудную клетку ежа, разорвал и вылетел, пронзив насквозь. А после медленно — как во сне — держась за зайца лапой, он съезжал и съезжал на землю. Смотрел в глаза пока не умер, впивался в них, искал. Последний взгляд последней пары глаз — в них отразились все, что любили его. Глаза возлюбленной, друга, отца… и матери.
Заяц: Ёжик.…
Ёж лежал на земле, зрачки закатились, морда без выражения.
Заяц: Ёжик.…
Заяц опустил веки ежа, оторвал от себя лапу вместе с плащем — накрыл. Тут же кинули камнем. Это вернуло зайца в себя. Медведь тоже что-то понял и завопил.
Медведь: Аааааа!! Ааааааааргх!!
Волков: Заткни ему пасть, Волканян!
Волканян: Ара, завали свой громкий дирка!
Волканян ударил медведя трубкой своего оружия. Набросились и другие животные, стали забивать. Медвель силился подняться — откинул кого-то в толпу, на другого наступил лапой, третьего укусил остатками зубов — орал и плескался кровью. Заяц пытался прорваться к нему, но его сталкивали вниз (тронная часть поляны была на возвышении, а все подступы к ней перекрыли наверное ещё с утра).
Недолго бодался медвель. Заломали, повалили, кто-то пытался прыгать на голове, но скатывался и падал.
Волков: Хватит, разойтись! Он до суда дожить должен.
Зайца в очередной раз пнули копытом — он покатился вниз. Сил уже не было никаких, стоял на коленях, готовил стрелу.
«Вот сейчас стрелять! Пока отвлеклись, пока не видят. Мой единственный шанс! Одна стрела, один выстрел! Сейчас!»
Заяц уже натянул лук. Целится.
Кто-то из толпы: ВОЛКОВ! ЗАЯЦ!
Волков оборачивается — сейчас заяц убьёт его — его, победителя! Отработанным жестом вздымает левую лапу и наставляет на зайца, из рукава показывается маленькая трубка с механизмом. Волк не успевает прицелиться, но попадает. Попадает прежде, чем заяц успевает выпустить стрелу. Лук выпадает из лап, где-то из области живота течёт кровь.
Волков: А я дал тебе шанс! Я дал тебе шанс, заяц! И как ты мне отвечаешь, а?!
Волченко: Дай мени вбити його! Я вбью його!
Волков: Я сам!
Зая: Нет! Не дам!
Зая пробивается через толпу, скатывается с возвышения, становится между волком и зайцем.
Зая: Ты обещал! Мы договаривались!
Волков: Мы?! Ну да… договарривались. А я что по-твоему должен улыбаться, когда в меня стрреляют изподтишка? Не боись, зая. Будет ему честный суд. Будет! Всех под суд! А, народ? (обратился он к толпе) Под суд?
Толпа: ПОД СУД! ПОД СУД! ПОД СУД!
На этот раз буйствовали с удвоенным остервенением. После забиения царя, всё было можно. Так казалось и потому не могло быть иначе.
Зая продолжала стоять между волком и зайцем. Не оборачивалась, не отступала в сторону, хотя теперь нескончаемые камни и палки задевали её тоже. Один из этих камней попал зайцу точно в голову, но она не видела этого.
Кровь с головы заливала зайцу глаза. Кровь с живота растекалась в ногах. Он сидел на коленях всё в той же позе, опять готовился стрелять.
«Я не отдам тебе страну… Я не отдам тебе страну…», только одна эта фраза осталась в голове у зайца. Повторял уже без смысла, как заклинание древних, как молитву Богу лесному.
Теперь и мысли, и чувства, и сил хватало на одно последнее усилие. Заяц натянул лук и выпустил последнюю свою стрелу. Стрелял на угад, на память, на веру. Куда попал не видел. Выронил лук, плюхнулся в землю, закрыл глаза и уснул летаргическим сном.
«Я не отдам тебе страну.»
Зая вскрикнула и упала на колено. Стрела попала ей в ногу, но заяц не видел этого.