Глава IV: Побег
I
Дело шло к ночи. В лесу орали песни, а в камере сидело двое. Оба играли «обычное равнодушие» ко всему, скепсис и сарказм, натужную улыбку — всё то, что должно быть в беседе 2-ух потерявших всё заключённых. Они пристально следили друг за другом, подмечали каждый жест. Они вслушивались в малейшее дребезжание голоса.
Все чувства напряжены. Эта камера станет гробом для одного из них. Ночь переживёт другой.
Дикобраз: Эй, дикий!
Заяц: Чего? Я собираюсь спать.
Заяц не собирался спать. Он собирался лечь и притворяться спящим. «Чем быстрее, тем лучше».
Дикобраз: Скажи мне, дикий… Ты как хотел бы жить, брр?
Заяц: Ты издеваешься? Помечтать захотелось, на ночь глядя?
Дикобраз: А ты помечтай, брр. Можешь помечтать?
Заяц: А я не знаю. О чём я могу мечтать? О том, чтобы время назад вернуть и всё исправить? Время назад не возвращается.
Дикобраз: Значит нельзя мечтать о прошлом, брр. Ты о будущем помечтай.
Заяц: Не могу. Не получается. О чём я — вот здесь и сейчас — мечтать могу? Лук хочу и стрелы, 9 штук. Перестрелять всех и каждого.
Дикобраз: Ну а дальше, брр?
«К чему он ведёт?»
Заяц: Сбежать отсюда. Ты как буд-то о чём-то другом мечтаешь?!
Дикобраз: А дальше что?
Заяц: Дальше? Царь наказал мне счастье житейское. Говорит, будь счастлив. Он каждый раз мне про счастье что-то говорил. Или спрашивал. Семья, очаг, все дела.
Дикобраз: Ну а ты?
Заяц: Я же сказал тебе, дикобраз. Не мечтается. Не могу. 15 лет мечтал о доме родном. Вернулся, а дома нет. Тюрьма есть, а дома нет. И никогда уже не будет, понимаешь? Я не хочу жить в их раздолье! Помнишь, что царь сказал перед казнью?
Дикобраз: Откуда я могу помнить, дикий? Я тут сидел, иголки гладил! Бррр!
Заяц: А, ну да. Я думал всех вывели.
Дикобраз: Да нет, дикий. Тебя только. Ты ж особенный.
Заяц: Интересно узнать почему.
Дикобраз: Ты меня спрашиваешь?
Заяц: Нет, мне правда интересно.
Дикобраз: Наверно потому, что ты символ, дикий. Не просто так, а «символ», брр. Ты — враг народа. Контра.
Заяц: Для ритуальной казни значит готовят? Эх, и про всё про это царь сказал.
Дикобраз: Царь это сказал, царь то сказал, брр! Бррр! Нет больше твоего царя, дикий! Убили его! Убили. Убили.
Заяц: Я ЗНАЮ!
Дикобраз: Не ори!
Заяц: Я знаю, что его убили. Я… сам видел… что его убили.
Дикобраз: Ты пойми, дикий, что ты теперь один. Как я один. Папку убили, брр. Папка не вернётся, брр! Ты теперь сам должен придумать о чём тебе мечтать.
Заяц: Мои мечты преступны.
Дикобраз: О, так что же, брр? Мечты проявились? А где ж они были минуту назад, брр?
Заяц: Тебе чего надо, дикобраз? Что от меня услышать хочешь? Что я теперь такой же как и ты? Да. Для них я ещё хуже тебя.
Дикобраз: Не понимаешь ты меня, заяц.
Заяц: Так ты не юли! Хоть раз скажи прямо то, что сказать хочешь!
Дикобраз: Да немного я тебе сказать хочу, дикий. Юлю? Юлю, брр. Просто так разговоры длиннее. А срок короче. Смекаешь, дикий?
Заяц: Смекаю, смекаю. Не привык я ещё к твоему времени. Мы в горах по-другому разговаривали. Иногда вообще не разговаривали. Я как-то дал обет молчанья, представляешь?
Дикобраз: И чё ж ты не молчишь, ха ха хабрр?!
Заяц: Так я год молчал. Один год. Ровно.
Дикобраз: И как это помогло тебе?
Заяц: Как это помогло? А я не уверен, что это должно было мне помочь. Учитель Орикс хотел, чтобы я жил… по-разному. Чтобы я не скучал. Я всё равно скучал, но старался не подавать виду. Старался походить на них хоть в мелочах, подражал им.
Дикобраз: Но домом горы тебе не стали, брр.
Заяц: Нет, не стали.
Дикобраз: Не хочешь в горы?
Заяц: Не знаю. Но я думаю об этом.
Дикобраз: И что ты думаешь, брр?
Заяц: Да ничего хорошего я не думаю. Я не хочу бежать. Я набегался. Моё место здесь. С моим лесом.
Дикобраз: Да. Да, ты прав, брр. Моё место здесь…
Дикобраз замолчал, погрузился в собственные мысли. «Ну и чего он хотел от меня? Как-то он резко оборвал разговор. Странно даже для дикобраза. Таким его не видел.»
Заяц: Я — спать.
Дикобраз не ответил. Даже не двинулся. «Непохоже, чтобы он что-то замышлял. Но перемена в нём очевидна. Что именно изменилось в нём? Что он понял?»
Заяц лежал мордой к стенке; закрыл глаз и вслушивался в тишину. У сердца держал лапу со своим рукоделием. Оно и сейчас не было закончено — иголка держалась плохо, при сильном ударе пойдёт назад, вопьётся в лапу.
Шло время. Медленно, тоскливо, опасно.
Через час заяц уже начинал подрёмывать. Ещё чуть-чуть и он заснёт глубоким сном. Вероятно — «очень вероятно» — последним сном в своей жизни.
«Нельзя. Нельзя засыпать! Слушай… слушай его. Он должен что-то сделать. Он не может камнем сидеть на одном месте! Или он встал уже, а я не слышал? Неужели я проспал? Э, если так и дальше пойдёт — конец мне! Что делать?
Ещё пол часа или час я могу притворяться, но какой в этом смысл? Пройдёт этот час, а он так и будет сидеть. Потом я встану, буду делать вид, что у меня бессонница. День придётся помучаться. Он заснёт — надо будет облазить всю камеру ещё раз. Если ему передали оружие, я должен его найти. Но это если он заснёт. А если он тоже будет притворяться? Тогда победит тот, кто дольше продержится без сна. Но у него оружие, а у меня «держалка». Он лучше видит. Я лучше слышу. Шансы неравны. Так, что же делать? Пока: не спать. Главное не спать. Не спать! А там по ситуации…»
Прошло ещё несколько минут. Дикобраз вздохнул и выдохнул. Глубоко, громко.
Дикобраз: Бррр брр брр…
«Вот! Вот момент. Вот сейчас! Нет, пока ждать.»
Дикобраз поднялся, сел на нары. Сидит. «Наверно смотрит прямо на меня. Приготовиться. Сейчас.»
Но дикобраз не торопился.
Дикобраз: Бррр брр брр.…
«Кажется он снимает рубашку. Зачем? Он тоже будет спать? Нет. Что-то другое у него на уме. Что-то другое. Не собирается же он задушить меня скрученной рубашкой? У него должно быть оружие. У него должно быть настоящее оружие. Было ли оно у него сразу? Или передали сейчас? Сегодня? Куда его вызывали? Кто? С каким допросом? Почему все части тела на месте?»
Крутились вопросы в голове, важные и неважные. От напряжения изнывала лапа — игла впивалась в ладонь до чёрных отметин, до крови. Теперь время тянулось болезненно медленно. Но дикобраз не торопился.
Дикобраз: Бррр брр брр.…
«Ну? Ну что ты? Давай!»
Дикобраз: Бррр брр брр… Набегался… Моё место здесь.
Удар. Ещё удар. Хлынула кровь. Ещё удар, уже слабее, тише.
Заяц встал резко. Развернулся к дикобразу.
Заяц: Что ты…
Дикобраз: Вот и всё, дикий… набегался. Моё место здесь.
Сильным ударом большого боевого ножа дикобраз пустил себе кровь из сонной артерии. Попал не с первого раза. Залил камеру как бассейн. Весь пол и стены красные, но в темноте не видно.
Дикобраз: Вот и всё, дикий.
Умер. Дикобраз умер.
«Дикобраз… что ж ты делаешь, дурак! Дурак! Мы могли бежать. Бежать отсюда. С таким-то ножом мне ни одна жаба не страшна, да и ты не промах. Зачем так-то? Дурак… дурак…»
Дикобраз умер. Убил себя ножом. Никогда раньше заяц не видел как животные сами себя лишают жизни. Он знал, что такое случается в тюрьмах. Даже шнурки забирали раньше — на них вешались. Чего только не делали заключённые, чтобы лишить себя проклятой жизни. Но это было где-то там — «за дверью», в другом покрытом мраком мире. Теперь же мир этот вытеснил все другие, разорвал на щепки двери, и стал миром зайца. Одним единственным, без версий. Сидит заяц в маленькой камере. Самоубийца в крови. Он сам в крови. Темно и очень-очень страшно.
«Гроб. Это проклятый гроб! Нельзя тут больше оставаться! Ни секунды. Сводит с ума эта чернь, этот липкий пол, эта рожа застывшая в оскале! Ненавижу. Боюсь. Дикобраз… Неужели не нашёл ты других вариантов? Зачем мы говорили? Зачем тебе мои мечты? Я что должен был тебе сказать? Что? Если бы во мне была надежда — хоть какая-нибудь — смог бы я передать её тебе? Но как? Как?!
Прости меня, дикобраз! Я честно уже ни во что не верю! Я даже не знаю способен ли я ещё… на что-то высшее. На что-то выше чувства голода. Теперь я понимаю смысл этого мрачного заточения. Мне нечего любить в мире мрака! Они отняли у меня саму возможность любви! Вот оно… страшнейшее из наказаний. Вот он, ад на земле. А тогда… что кроме боли и ненависти мне остаётся? Что ещё я могу выдавить из своих ран? Прости, дикобраз. Я так же низок как и ты. Я не нашёл в себе ни капли доброты для тебя. Я не могу любить во мраке. Я обречён.»