Волченко: Гей, заэц!
Заяц: Волченко! Вижу тебя, вижу.
Волченко: Як справи, заэц?
Заяц: У меня-то хорошо, как видишь. Сам-то как? Держишься?
Волченко: Не скаржуся. Не скаржуся. Бачишь яку штуку мени зробили? (Показал на танк.)
Заяц: И что — стреляет?
Волченко: Може бути стриляэ. А може и ни. Приихав тестувати. Не знав, що на тоби, заэц. Приэмно зустрити старих друзив!
Заяц: Не говори!
Волченко: Повоюэмо, заэц?
Заяц: Повоюем, повоюем. Переговорщиков только дождёмся, а потом уж во все тяжкие — не сомневайся!
Волченко: Ну добре, добре! Не пидведи!
Заяц: Не подведу! Целым домой не вернёшься!
Волченко: Ось так мени и треба! Ось це гарно, заэц!
Вернулся боров с отрубленной головой.
Боров: Готово, хронь!
Заяц: Молодец! Не проблевался?
Боров: Нет, хроньк, я и живому бы отрезал на.
Заяц: А кто это?
Боров: Квака на. Этот рвотный жабёныш с меня кожу снимал. На ремни на. Я не считаю его… разумным существом, хроньк. Машинка зла на.
Заяц: Значит мне ещё повезло, что не к Кваке попал?
Боров: Ну как сказать на? Может и повезло. … Бросаем?
Заяц: Нет, погоди пока. Это ж не футбольный мяч, а аргумент в дискуссии. Переговорщики должны его увидеть, а их всё нет и нет!
Боров: Ждём тогда на.
Заяц: Ждём.
Пока заяц переговаривался с боровом, Волченко крикнул лису:
Волченко: Гей, лисиц! Це ти, Лисенко? Ти? Не ти?
Лис повернулся к волку. Медленно и молча. Направил арбалет. Лениво, не смотря.
Волченко: Що мовчиш, лисиц? Як твоя вендетта, а? Тепла? Ще не охолола? А, лисиц?
Лис и теперь ничего не ответил. Только выстрелил его арбалет (как буд-то случайно).
Болт попал в дерево недалеко от аркбалисты. Даже не вошёл в дупло — отскочил в сторону и метра 3 прокатился по брущатке арены. Слишком велика дистанция для такого оружия — лис это понимал. «Он опытный стрелок», подумал заяц. «Может и не самый меткий, но опытный. Это важнее.»
Солдаты приготовились стрелять в ответ, но Волченко махнул «отбой». Собакин повторил за ним эхом.
Волченко: Не треба, не треба! Навищо даремно стрили переводити?!
Собакин: Есть, мля!
Волченко (лису): Погано стриляэш, Лисенко! Ти не бийся! Ще навчишся! Час у тебе ще э, рудий ти боягуз! Ха-ха-ха-ха!
Лис зарядил ещё один болт и опустил оружие. Отвернулся в другую сторону.
Волченко: Нудний ти, лисиц! Чорт з тобою — я втомився кричати! (Повернулся к солдатам) Ну де там ваша делегация, а? Коли стриляти будемо?
«Вендетта?», думал заяц. «Правильно ли я услышал? Кто такая Вендетта? Да, это не моё дело, но! Они знают друг друга. Знают близко. Интересно будет распросить об этом лиса. Когда-нибудь потом, в другой жизни (если будет она у нас, конечно).»
V
Наконец приехали переговорщики. Целая «делегация» и весь «совет на выезде». У главных ворот тут же образовалась давка. Набежало много прессы, мировой и местной. Против прессы вышла и построилась стена дозорных. Против дозорных выставили сцену полукругом, фонари на колёсах и разного рода плакаты: заиграли гимн, запели песни. Начался музыкальный митинг то ли в поддержку (чего-то), то ли в протест (кому-то). «Концертная демократия в действии. Раздолье.»
Из всей передавившей друг друга «делегации» в ограждённую зону пустили двоих. Далеко, ещё у самых ворот заяц узнал обоих. Первой вошла зая. За ней — свинтус.
«Не просто так их выбрали. Не случайной выборкой. Говорить хотят именно со мной. Может быть думают, что могут влиять на меня? В заложники вы их что ли взяли? Может и так, а может и по-другому. У меня-то тоже заложники есть. Пусть и якобы. Поторгуемся. Глядишь, и выпадет зеро.»
Заю и свинтуса встретил Собакин. Свинтус и Собакин пожали друг другу руки как старые товарищи — их близость читалась даже в силуэтах, «вот так же в обнимочку да с бутылкой берёзки ковыляют они по домам своим ночью». «Как же всё повязано-перевязано у вас! Ничего в этом лесу случайного не бывает!»
Собакин проинструктировал переговорщиков, и хотел доложить Волченко, но тот стрелял по скульптурам в саду. Отвлекать волка от такой радости конечно не стоило. Собакин покрутился, покомандовал, вышел говорить — «на этот раз встал ближе». «Ещё бы шага 3!»
Собакин: Эй, террористы, мля! Гав, гав, гады! Прибыли переговорщики. Ваша задача, мля: выслушать наши требования, предложения и прочую тягомутную канитель, мля. Дальше, гады, мля, сможете озвучить и ваши требования. Только, гав, мля, ни к чёрту на ваше мнение сапоги мля. Понял?
Заяц: Нет, не понял.
Собакин: Что ты не понял, террорист, мля?
Заяц: Вы кого прислали? Вот эту? Эту?! Я с ней что-то обсуждать должен? Эту зайку я пристрелю при первой возможности. Давай! Пусть подходит, если жизнь недорога!
Собакин: Что, мля?!
«Всё правильно. Всё правильно. Понятно, что это не её решение. В каком-то смысле она не может не быть заложником (я только не знаю пока в каком). А тогда… единственное, что я могу сделать для заи — это вот сейчас при сведетелях послать её как можно дальше от себя. Иди прочь, зая! Живи в своём раздольи без меня! Пусть понятно будет каждому, что нет больше никакой связи между заей и зайцем. Из ярких чувств осталась ненависть. Осталось презрение. А в остальном холод могильный. Холод непрощённого предательства.
Поймёшь ли ты это моё намерение, зая? Хотя что это я? Не поймёт, так не поймёт. Может и не увидимся уже.
Что делать со свинтусом? Послать и его? Нет, я не могу послать обоих сразу. Третьего переговорщика уже не будет. Они решат, что я тяну время. А для чего я тяну время? Не знаю какой ответ они придумают, но решат не дожидаться, не испытывать. Атакуют внезапно. Волченко уже изнывает — посмотри! В какой-то момент его терпение лопнет — начнёт стрелять без разбору. Тогда всё кончено.
Свинтус, ты сам виноват. Тебе придётся играть эту роль. Я не вижу другого варианта.»
Заяц: Мне глубоко противны оба ваших переговорщика. Но… со свиньёй я ещё готов поговорить. Недолго.
Собакин: Да ты у меня с хреном мазанным говорить будешь, шалупонь мамкина, мля! Посмотрим, гав гав гав! Посмотрим, мля!
Собакин пошёл к Волченко. Быстро переговорили: волк опять махнул на всё лапой. Собакин вернулся к переговорщикам. Теперь он говорил только со свинтусом. Зае было предложено вернуться домой. Перед уходом она вышла на место казни царя. Стояла и долго смотрела на силуэт зайца. Плюнула в кровавое пятно, развернулась по-армейски и, агрессивно быстро виляя бёдрами, затопала к воротам. Выражаясь предельно корректно, зайца это вдохновило. «Не зря послал. Прощайте.»
Собакин опять вышел на арену — остановился примерно на том же месте, что и в прошлый раз («уже запомнил, где стоять, собака»). Ругается, кричит. Теперь уже зайцу объясняет «в подробностях, мля» «инструкцию на»: так, чтобы заяц точно знал, как надо говорить со свинтусом. «Я начинаю думать, что он меня ненавидит. Мало ли что свинтус рассказывал ему за бутылкой? Мало ли что сочинял?»
Собакин: Всё понял, мля?
Заяц: Понял, товарищ. Понял. Давай его сюда. А сам уходи!
Собакин: Твой здоровяк пусть тоже уйдёт, гав!
Заяц (борову): Ну что? Придётся отойти.
Боров: Как скажешь, хронь! Головку тебе оставляю на.
Заяц: Да пускай лежит уж.
Боров: Пойду с бобром посижу. Что-то он совсем приуныл.
Заяц: Он спит.
Боров: Да? Тогда пойду белку клеить, хроньк.
Заяц: Удачи. Но далеко не отходи пока.
Боров: Понял!
Заяц (Собакину): Пусть идёт!
Собакин (свинтусу): Давай, гав!
Боров отошёл к окнам, Собакин отступил к своим. Быстрой (несвойственной ему) походкой свинтус приближал себя к балконам. Заяц перелез через перилы и повис на одной лапе (эта позиция казалась ему самой надёжной — в случае атаки он мог отпрыгнуть в любом направлении — «только бы успеть среагировать, только бы услышать»).
Свинтус подошёл близко, поднял лапу.