Муфлон решил закрепить своё (как ему до сих пор казалось) выигрышное положение — дать ещё одну, последнюю команду:
Муфлон: Последний раз предупреждаю, бэ! Запрещённое ору…
Ибекс: Да иди ты в жопу! Бэээээ! (Наконец осенило ибекса.)
Он понял, что перед ним стоит полутруп! Шаг в сторону, ещё один — ибекс просто обошёл муфлона. «Легко, непринуждённо», как на танцах.
Муфлон: Куда?!!!
Ибекс: Он убил братишу, БЭЭЭ! КОЗЛЫ! ВПЕРЁД!
Муфлон: Всем стоять! Арестую, бэ! Посажу, бэ!
Некто из толпы: Да вперёд, ребята! Он убил братишшшу!
Муфлон: Всем стоять!
Некто из толпы: ДАВАЙ!
Только небольшая группа из толпы последовала дурному примеру невменяемого ибекса. Остальные наоборот потянулись к дозорному. Тут же из толпы показался сын аптекаря с большой своей походной аптечкой. Он пробирался к муфлону уже какое-то время, но раненые то и дело останавливали его. Он работал, исполнял свой долг. Но вот он выбрался из толпы. Вот он увидел. Только он коснулся муфлона, крикнул ему что-то — что-то доброе и забавное, про помощь в трудную минуту — муфлон завопил от боли и злобы, оттолкнул сына аптекаря, и из последних сил понёсся куда-то… куда-то нетуда… куда-то в сторону.
В это время ибекс свернул на дорожку к мосту, пробежал-пропрыгал этот жалкий десяток шагов, достал лук и стал целиться. Ему хватило ума не подходить ближе, не выпрыгивать на всеобщее обозрение, и уж тем более не орать на йети. Его бы тут же пристрелил «тот другой»! «Тот красный, тот злой психопат, бандит с большой дороги!» Ибекс боялся зайца. Он просто хотел застрелить йети, а дальше «будь, что будет»! Он хотел стать героем. Он хотел изменить свой мир.
Ибекс присел на колено, «хорошо прицелился» и выстрелил как ему показалось прямо в йети. Но стрела пролетела мимо. Ибекс стал готовить следующую стрелу. Он уже слышал вой толпы за ним, он слышал крик муфлона (казалось бы тут, совсем рядом), он слышал стук своего большого (в общем-то незлого) сердца. «Вот сейчас, бэ!»
Ибекс: Сейчас или никогда, БЭЭЭ!
Вдруг, опять непонятно откуда, выбежал орущий матом муфлон и бросился на ибекса. «Чёрт мелкий! Чёрт, бэээ!» Ибекс повернулся к муфлону — решил стрельнуть ему под ноги, но стрелял он плохо, и попал прямо в сердце.
Муфлон упал на землю, замолчав мгновенно и навсегда. Что-то громко крикнул сын аптекаря, что-то почти такое же и почти так же повторил ибекс, выронивший наконец свой запрещённый лук, упавший на колени рядом.
Сын аптекаря осмотрел муфлона и зарыдал над ним как самка. Толпа, нагнавшая ибекса, встала вкруг него и в течении получаса забивала его насмерть.
IX
Старейшина: Ну вот и всё, бэ. Я останусь здесь.
Йети снова встал на четвереньки и как паук полез по мосту. Он чуть не упал в самом начале — скатился, скосил. Но так уж устроены эти корневые мосты, что падая, ты скорее всего скатишься на нижний их уровень — так они растут от земли и в несколько «этажей» ввысь, иногда выше самих деревьев.
«И безумец с луком его не подстрелил. И с моста он не падает… Я не знаю зачем я помогаю ему. Я не знаю, за что он убивает козлов с такой первобытной жестокостью (хотя уже догадываюсь). Я повинуюсь чувству, я повинуюсь случаю. Я решил дать шанс этому ибексу — убьёт, так убьёт! Кто-кто, а они-то имеют право на «шкуру» его! Братиша, не братиша… он и без братишы, много кого накрутил! И это ж только сегодня! Эх, придётся с ним теперь волочиться. Надо бы казнить! Надо бы!
Но я не могу! Это не моя история. Не моя месть. Не моя беда. Спасся, и будь благодарен! Пройдём через «город мёртвых», и разойдёмся в разные стороны света. Если повернёт назад — точно застрелю. А пока будем пользоваться друг другом. Ночь ещё надо пережить. Не думаю, что так просто всё. Ещё не отделались мы от них! Ещё не вышли! Вон как разорались они там! Чего орут-то так, ась? Почему перестали идти за нами?»
Заяц: Там что-то происходит. Они перестали за нами идти.
Старейшина: Да, бэ, что-то ужасное там творится! Я должен возвращаться! А вы…
Заяц: Мы выберемся. Я в некрополе вашем бывал.
Старейшина: Помню, помню. Ты — заяц. Коррупционер имперский. За золотые унитазы выслали, ба-ха-ха — помню!
Заяц: И вы туда же! Не было никаких золотых унитазов!
Старейшина: Говори, что хочешь, бэ! Да кто тебе поверит, ба-ха-ха! У вас, у каждого своя красивая легенда, а копни вас… всё то же!
Не прощаясь, не обрывая диалога, старейшина развернулся, и пошёл обратно в город — туда, где забивали ибекса. Заяц стоял на мосту. Он многое хотел спросить у старика, но понимал, что времени у него осталось ровно на один вопрос.
Заяц: Вы сказали, что я проживу меньше вас! Почему вы так в этом уверены?
Старейшина: (Не оборачиваясь) Я ни в чём не уверен, бэ. Но первое, что ты должен сделать, бэ… Ты должен оставить своё оружие!
Заяц: Нет! Это исключено!
Старейшина: Ты больше не воин! Ты — инвалид. И очень скоро ты в этом убедишься. Прощай, бэ! Больше не скажу тебе ни слова! Выше своих золотых унитазов ты не прыгнешь, как я теперь погляжу! Жаль, бэ! Жаль.
«Я… инвалид?!»
Старейшина вернулся на улицу, и стал там громко накрикивать свои «заклинания» (как тогда у храма). Непонятно только слушали его или нет. Опять затянули какую-то песню. В городе зазвенел колокол, затрубили фанфары. То ли расходились на сон, то ли опять собирались на поиски. Теперь это уже неважно. Заяц никогда не вернётся в этот город.
За мостом начиналась закрученная, местами рваная ветвистая тропа в город мёртвых — серпантин, засыпанный снегами. Тут уже случались и лавины. И именно в этих местах обычно обитали йети. «А ты? Ты-то…»
Заяц: Ты отсюда? (Спросил заяц йети.)
Йети: Арррр!
Заяц: И что это значит?
Йети: Арррр!
Заяц: Да уж. Непросто нам с тобой придётся!
«Наверно ещё не пришёл в себя. Думаю, нам удастся с ним поговорить, но не сразу, не сейчас. Хотя… О чём нам с ним говорить?!»
Йети: Арррр!
«Кажется он что-то заметил.»
Заяц: Что там?
Йети: Аррр! Бабача!
Заяц: Какая «бабача»? Ка… (и вот он увидел сам…)
Большая синяя бабочка летела над миром. Куда-то туда, наверх, высоко в горы. Йети, ещё болтающийся во все стороны сразу, «бежал» за бабочкой как детёныш.
Йети: Бабача! Бабача!
Заяц: Не упади там!
«Бесполезно!» Он всё равно упал. Упал мордой в землю, в снег. Упал и заснул наконец. Заяц решил, что если и нужно казнить чудовище, то делать это «целесообразно» именно сейчас. «Сейчас! Он слишком силён. Может передумать и меня убить заодно! Ему ничего не стоит! Это — не детёныш! Раскрой глаза! Глаз, чёрт возьми! Это — йети! Чудовище, пьющее кровь!»
Заяц достал лук, изготовил стрелу, прицелился, и… и чуть не выстрелил от неожиданности, когда синяя бабочка села на край наконечника его стрелы.
Заяц: Что? Почему не стрелять?! Что ты, синяя мерзость, в этом понимаешь? Ты что тут делаешь вообще?! Ты же сдохнешь тут на морозе! Иди вон! Лети, туда где хорошо! Лети туда, где твою красоту оценят! Где любят тебя! Где ждут тебя. А нас оставь в нашем аду. Нам тут ещё ходить.
Заяц убрал лук, сел на камень. Синяя бабочка летала вокруг него, а он смотрел на неё и ни о чём не думал. А бабочка как буд-то танцевала. Как буд-то хотела нравиться ему. Как буд-то только для него она сюда летела, для него родилась этим утром. Потом подул холодный ветер, бабочку закрутило. Она навернула ещё пару кругов, а потом упала, подрыгалась… останавилась.
Наступила чёрная горская ночь. В городе Последнем зажглись огни. Они кружились, расходились по городу, какая-то их группа двинулась в сторону подвесного моста. «Скоро они будут здесь». Заяц разбудил йети, и вместе они двинулись к городу мёртвых.
«Опять погоня. Опять война. Вперёд! Нам больше некуда идти! Вперёд!»
КОНЕЦ 1-ОГО ТОМА