Поздно ночью гости ужинали в иллюминированном саду. А потом опять возобновились музыка, танцы и песни.
Начинало светать. Был четвертый час утра. Гости стали расходиться. Айвазовского хозяева дома уговаривали остаться отдохнуть у них, но феодосийцы подхватили художника на руки, украсили его голову свежими цветами, на которых трепетали капельки утренней росы, и понесли с песнями по улицам Феодосии до самого его дома.
Долгие годы вспоминали жители Феодосии чудесный праздник, который дал художник родному городу.
Через некоторое время Айвазовский показал свои последние картины на выставке в Петербурге. Опять, как прежде, около его картин толпились восхищенные зрители. Все в один голос признавали, что у Черного моря его гений возмужал и окреп. Газеты утверждали, что каждое новое творение художника — какое-то невиданное в искусстве сияние красок и света.
Наступила осень. Прошло десять лет с тех пор как Айвазовский впервые выставил свои картины в Академии художеств. Эти картины видел тогда Пушкин. Поэт обласкал юного художника. С этого момента Айвазовский вел счет своим годам в искусстве.
Газеты отмечали этот юбилей. Нестор Кукольник напечатал биографический очерк об Айвазовском с портретом художника и снимками с его картин.
Слава Айвазовского уже не была первым шумным успехом. Это была прочная слава. Он занял свое место в искусстве. Его уже невозможно стало с кем-либо смешать или сравнить. Он стал необыкновенным мастером морской живописи. Такого до него в России не было, не было и за границей.
Академия художеств отметила его заслуги. В марте 1847 года Совет Академии определил: «Академик Иван Айвазовский необыкновенными успехами в искусстве и многими истинно превосходными творениями по части живописи морских видов заслуживает возведения в звание профессора по этому роду художеств».
Профессору Айвазовскому не было тогда еще полных тридцати лет.
Зимние месяцы Айвазовский провел в Петербурге. В столице художник не отступал от заведенного образа жизни: первую половину дня он всегда работал в мастерской. Вечером или бывал в театре, или посещал знакомые дома.
Маменьки, у которых были дочки на выданье, начали проявлять усиленный интерес к Айвазовскому.
В ту зиму не одна петербургская девица и ее родня прикидывали как завлечь в сети Гименея прославленного художника, у которого доходы росли вместе с известностью.
Айвазовского это сперва забавляло, но потом стало тяготить. Ему надоело ходить в модных женихах, надоело отражать шутки и поддразнивания приятелей, которые вели счет девицам, посягающим на его свободу.
По этой причине художник часто отказывался от приглашений в дома столичнных дворян, хотя в Феодосии успел истосковаться по обществу просвещенных людей.
Айвазовский сузил круг своих знакомых и стал посещать немногие дома. Когда же его настойчиво приглашали новые знакомые, он полушутя, полусерьезно осведомлялся у друзей — нет ли в семье взрослых девиц.
Однажды он был зван на вечер в богатый дом. Хозяин дома был близким знакомым Одоевского. Айвазовский хотел было уже отказаться, но присутствовавший при разговоре Одоевский сказал, что на вечере обещался быть Глинка, который намеревался исполнить романс, только что написанный.
Соблазн увидеть любимого композитора и услышать в его исполнении новый романс был настолько велик, что Айвазовский принял приглашение, забыв о всякой предосторожности и с нетерпением ждал наступления вечера.
Вечером Айвазовский никого не замечал кроме Глинки. И хотя хозяин дома, представляя Айвазовского своим дочерям, без особой скромности подчеркивал их художественный вкус и в какой восторг привела их его картина на последней выставке, Айвазовский, обычно вежливый со всеми, забыл даже их поблагодарить.
Девицы, приготовившиеся вести умный разговор с художником, обиделись и тут же стали нашептывать своим знакомым, что художник не умеет держать себя в светском обществе. Некоторые дамы и их кавалеры начали коситься на Айвазовского. Он же был рассеян и недоволен. Едва он успел обменяться дружеским рукопожатием с Глинкой и начать разговор, как их окружили и пришлось прервать беседу. Дамы принялись подробно расспрашивать Глинку о его испанском путешествии, из которого он недавно вернулся, об испанках и их кабальеро.
Композитору изрядно надоели дамские разговоры, и он решил спастись за фортепьяно. Глинка исполнял свой новый романс «Ты скоро меня позабудешь».
Послушать игру и пение Глинки разрешили и младшим детям. Те пришли в сопровождении молодой гувернантки-англичанки.
В строгом темном платье, с просто причесанными на прямой пробор волосами, она выгодно выделялась из толпы разряженных, сверкающих драгоценностями дам и девиц.
Слушая проникновенное исполнение Глинки, Айвазовский невольно обратил внимание на тонкое одухотворенное лицо девушки, на то как просто и естественно она слушала музыку в отличие от других женщин, жеманно возводивших к небу глаза и с притворной чувствительностью требовавших, чтобы композитор повторил свой романс.
Девушка почувствовала на себе внимательный взгляд Айвазовского и ответила на него доверчивым, открытым взглядом. Впервые она видела в этом доме такое внимание к себе. Обычно гости ее вовсе не замечали, или глядели и говорили с нею свысока. А этот незнакомец с густыми черными волосами и такими же бакенбардами, высоким лбом и доброй, освещающей все лицо улыбкой, одетый со скромным изяществом, сразу показался ей совершенно иным, непохожим на всех этих кичливых, надменных бар. И музыку он чувствует и, по-видимому, знает в ней толк.
Пока молоденькая гувернантка размышляла о поразившем ее воображение незнакомце, Глинка во второй раз исполнил свой романс. Когда же от него потребовали еще музыки, он поднялся и, делая широкий жест в сторону Айвазовского, объявил:
— Лучше попросим спеть и сыграть нам на скрипке Ивана Константиновича. Если бы не живопись, похитившая Айвазовского у музыки, наш преславный художник был бы не менее преславным музыкантом.
Заявление Глинки вызвало оживление среди гостей, Айвазовского стали упрашивать спеть, а хозяин сам поднес ему отличную старинную скрипку.
Айвазовский намеревался отклонить просьбы, ему хотелось уединиться и побеседовать с Глинкой. Но, бросив взгляд на гувернантку, он прочел в ее глазах такое искреннее восхищение и немую просьбу, что взял у хозяина скрипку, уселся поудобнее, на свой восточный манер, поставив ее на одно колено, повел смычком по струнам, и, аккомпанируя себе, запел.
Айвазовский пел по-итальянски, пел песни, которые слышал в Неаполе и Сорренто. Голос его звучал свободно, казалось, что поет артист-итальянец. Это впечатление еще усиливала его внешность южанина.
Не раз во время пения глаза Айвазовского встречались с глазами девушки. И он пел все новые песни о любви, зарождающейся внезапно, о любви юной и чистой.
Когда Айвазовский кончил петь, его наградили долгими и шумными аплодисментами. Дамы окружили художника. Айвазовский отвечал невпопад. Его глаза искали гувернантку, но она ушла с детьми, как только он допел последнюю песню.
Вечер окончился неожиданно щедро. Пока все внимание гостей было сосредоточено на Айвазовском, Глинка сел к фортепьяно и, сам себе аккомпанируя, запел:
Чистый и светлый гимн любви, созданный гением Пушкина и Глинки, реял над внезапно возникшей любовью Ивана Айвазовского к девушке-англичанке, которую звали Юлией Гревс.
Эту ночь Айвазовский провел без сна. Вернувшись домой, он долго ходил по комнатам и мечтал о встрече с Юлией. (Ему все же удалось, при помощи Глинки, узнать имя девушки).