Из-за плеча Дарки возникает Тиаль, усмехается, не разжимая губ.
— Муррр? — Дарки перебирает ее волосы.
"Не одной…"
— Мурррр, — Айрэнэ пытается почесать ее за ухом в ответ и никак не находит этого самого уха, — да сколько ж у тебя тут шерсти, а?
Дарки смеется, а Тиаль берет Айрэнэ за запястье (теплые сухие пальцы) и помогает найти искомое. Мурлыканье в три голоса. Дарки прикрывает глаза, трется носом о руку девушки. Тиаль придвигается ближе и обнимает их обеих.
Еще можно оглянуться — или отстраниться — но зачем?
"Не одна."
Кисловатый привкус вина на губах Дарки, холодящий мятный вкус — на губах Тиаля.
Хлопает дверь — в комнату вваливается сдержанно сияющий Гэль, вокруг него обвилась Зю. Тиаль отрывается от девушек, встает — плавные, изящные движения, великолепным уверенным жестом протягивает руки:
— Мммм?
Айрэнэ рассматривает его так, словно впервые видит — откровенно любуясь. Он опускает ресницы, улыбается — на щеках появляются озорные ямочки. Помогает подняться ей и Дарки, обнимает за плечи. И уводит в освободившуюся комнату.
Все пошло по-прежнему… Впрочем, почти по-прежнему. Айрэнэ стала жестче и резче — «кусачее», как выразилась однажды Лави, потрепав ее по волосам и чмокнув в макушку.
Днем девушка полностью погружалась в учебу (в конце концов, выпускной год!), а по вечерам — несколько раз в неделю, не меньше — приходила к Лави. Сидела вместе со всеми, оставалась на ночь — ложилась спать (скорее, вздремнуть) только в три утра, а то и около пяти, просыпалась по будильнику, специально купленному для таких целей, и уходила в колледж. Появлялась там невыспавшаяся и злая, огрызалась в ответ на все вопросы — преподаватели качали головами, но замечаний не делали: в конце концов, работы у девушки получались отличные, одни из лучших, а чем она там по ночам занимается, это ее личное дело. Однокурсники стали смотреть на нее с внезапно прорезавшимся уважением, а она, заметив, презрительно усмехалась и язвила про себя: "Ну да, таких великолепных синих кругов под глазами они еще не видели…"
А вечером — снова к Лави, снова — вино, вермут, джин, глоток коньяка из фляжки усмехающегося Тиаля — лишь бы отступила ноющая пустота, лишь бы не чувствовать, не думать… Одной — нельзя, одной — страшно. С этими — больно. А других — нет…
Вглядывается в серые, до прозрачности светлые глаза Гэля:
— Слу-ушай… — тянутся патокой слова. — Как же… так?
Чуть изгибаются в усмешке тонкие губы:
— А что, кому-то что-то не нравится?
— Ну-у… — Айрэнэ теряется, поводит плечами. — Понимаешь… — а как сказать, да и что говорить, если — вот он, Гэль, рядом, а Лави там, в другой комнате, и плывет все вокруг, то ли от вина, то ли от слез ("Откуда слезы? Вроде все уже…"), и зачем говорить об этом — никому же, никогда… А сейчас вдруг всплыло, и не сдержалась — всхлипывая в объятиях Гэля ("Подумать только, Гэля!") — ну почему Гэлю, ведь он и так все знает, хуже — он…
— Понимаю, — лицо Гэля каменеет — хотя, казалось бы, куда уж дальше. С неожиданно прорезавшейся горечью, — я-то понимаю. И ладно. Не стоит. Спи, спи…
Укладывает ее голову себе на плечо, едва касаясь, проводит рукой по волосам. Еле слышное:
— Глупые вы, глупые…
И почему-то необидно, и ясно и понятно, что завтра она опять будет здесь — только вот с кем, неизвестно, да и неважно, можно и ни с кем, только чтобы не одной… Но сейчас — чуточку легче.
Родители, которым очень не нравилось то, что дочка почти перестала ночевать дома, поочередно пытались то запретить, то не пустить, то устроить скандал. Ничего не помогло — Айрэнэ с боем отстояла свое право жить так, как ей хочется. Случайно услышав, как мать жалуется кому-то по телефону: "Такая тихая и послушная девочка была… Что с ней такое… Хорошо хоть, учебу не запускает, тьфу-тьфу…", она усмехнулась: "Ага, как же…" Учебу она ни запускать, ни бросать не собиралась: напротив, прикладывала все силы, чтобы стать лучшей. Рисовала, как одержимая — очень надеялась, что Лави выбьет ей выставку на грядущем зимнем КОНе, да и у самой были кое-какие задумки на этот счет.
Как же жарко, душно, шумно… Хочется свежего воздуха, холодной воды. Встать… Ох! Айрэнэ и не подозревала, насколько ей уже «хорошо» — девушку ощутимо повело, и она тяжело оперлась на плечо Тиаля:
— Ой, сорри, прошу пардона…
— Ничего, не страшно, — поддержал под локоть, помог выпрямиться. — Ты, главное, не падай.
Она вымученно улыбнулась, отерла взмокший лоб и осторожно, придерживаясь за все, что попадало под руку, вышла, плотно закрыв за собой дверь.
Темнота и тишина, и как же хорошо — только бы добраться до стекла, прижаться пылающим лбом, постоять так… Потом можно будет и воды налить, фиг с ней, что из-под крана… "Не отравлюсь же с одного стакана, в самом деле…" Пол покачивается под ногами, в голове мутно и муторно. Кажется, впервые опьянение не приносит удовольствия. А как было хорошо — раз! — и все заботы и прочая ерунда остаются за ватной стеной, глушатся, и можно не обращать ни на что внимания, ни на кого, главное — что в одиночестве не остаешься, да еще и весело — ну, не всегда, но бывает. А сейчас…
— Йолли?! Ты чего здесь делаешь?
Сидевшая за столом девочка подняла залитое слезами лицо, но ничего не сказала и уткнулась обратно в ладони. Плечи вздрогнули, послышался сдавленный всхлип.
Айрэнэ не знала, сердиться ей или смеяться. Вроде бы накрылись все планы посидеть одной тихо-мирно… Но с другой — это дите приползло сюда явно с той же целью, что и она сама. "Вот, блин, друзья по несчастью…"
— Не хлюпай… — тяжело опустилась на табуретку, достала пачку сигарет, но не закурила — положила на стол. — Бедное глупое создание…
Йолли снова всхлипнула.
Айрэнэ удрученно вздохнула, положила руку девочке на макушку.
— Ну чего ты, а?
Вопрос был риторическим, и девушка совершенно не ожидала, что на него ответят.
— Того! — свистящий шепот откуда-то из спутанных волос, скрещенных рук, переплетенных пальцев, — кому я нафиг нужна? Зачем я там? Никто и не заметил, что меня нет…
Ком в горле, и не вздохнуть, и не сглотнуть, перехвачено дыхание, и перед глазами все расплывается. "Глупая… Не нужна… А никто и не нанимался!" А вспоминается — укромное убежище под грудой курток, и собственные слезы, и то же самое — "не нужна и не заметят". Надеешься, что придут — вытащат — и обламываешься каждый раз, и если замечают, то случайно, а если ищут и вытаскивают — то раздраженно, потому что глупо, мешаешь…
— Бедная зверя… — пальцы сами собой стиснули затылок девочки, — бедная глупая зверя…
Айрэнэ перегибается через угол стола, наклоняется ближе, пытается рассмотреть — что там, в глазах, что на лице? Не видать…
— Не плачь, лапа… Ну… Я же тут… — само слетает с языка, и не успела даже подумать — зачем сказала, для чего… И в упор — огромные глаза и вопрос-выдох:
— Правда?!
Не верит, не может поверить, и не поверить — тоже не может. Хватает за руку:
— Правда?! — безнадежно-отчаянно, и вглядывается, ищет подтверждения.
— Правда, правда… — Айрэнэ прикрывает глаза. Голова клонится все ниже, ложится на стол — а ладошку девочки можно и под щеку, все ж лучше, чем холодный пластик. — А фигли я тут делаю?
— А кто тебя знает…
— Я себя знаю, уж поверь… — со смешком. — И вообще… Мур?
"Чего мур-то, идиотка? Чего мур?!"
— Мур… — невесомое, робкое прикосновение к волосам. Еще и еще. Айрэнэ не шевелится, боясь спугнуть — ей приятны осторожные касания. Не властно-уверенные, как у… у всех… остальных… Нежные — словно каждый раз спрашивает: "Можно?". Чуть смелее, чуть дальше — перебирает волосы, играет с прядками. Айрэнэ слабо улыбается в полудреме, чуть крепче сжимает ту лапку девочки, что под щекой.