И тем не менее, это было так.
А через день, когда в госпитале побывал корреспондент губернской газеты «Коммуна», о подвиге легендарного серба узнали все.
Но молодой закаленный организм все выдюжил, превозмог. И вот Иван Антонович вновь уже в боевых порядках родной конницы. Узнав, что штаб Городовикова разместился в двухэтажном особняке, недалеко от собора, Дундич поспешил туда, надеясь услышать, где сейчас его полк, его друзья-товарищи.
Городовиков встретил Дундича по-отечески. Пошел ему навстречу, крепко обнял, облобызал.
— Ну рад. Ну рад я, Ванюша! — тихо и ласково говорил Ока Иванович. — Вовремя ты пришел. Идем на Ростов!
То ли от мороза, то ли от волнения бледное лицо Дундича порозовело. Он крепко пожимал руки товарищей и говорил:
— Ростов — красота! Даешь Ростов!
Когда волнение немного улеглось, Городовиков спросил:
— Командарм тебя видел?
— Нет. — Большие глаза серба наполнились грустью. — Лучше пока не надо.
— Почему? — не понял Ока Иванович.
— Я сбежал из госпиталя. Надоело в кровати отлеживаться.
— М-да, — задумчиво протянул комдив, решая, как ему теперь поступить.
О том, что Дундич появился в дивизии, через несколько минут будут знать все. Значит, и командарм. Узнает — взгреет, прежде всего Городовикова. Чувствовал такую опасность и Дундич. И потому решил попросить своего комдива скорее отправить его в разведку.
— Лучше бы тебе разыскать Семена Михайловича, — заколебался Ока Иванович.
Давая такой совет, комдив где-то в глубине души чувствовал, что Дундич, уйдя из штаба, скорее всего, будет искать свой полк, хотя он теперь формально не числится в нем. Штабисты, видя нерешительность комдива, тоже начали просить Городовикова разрешить Дундичу принять участие в разведке.
— Ох, отчаянная ты голова! — говорил Городовиков; вроде бы укоряя, но и с нежностью в голосе. — Случится с тобой что, мне ведь прощения не будет.
— Теперь не случится, — уверенно сказал Дундич, словно он действительно был заговорен от грядущих несчастий.
Через несколько минут во дворе особняка собрались все разведчики. Городовиков оглядел эскадрон и, поднявшись на крыльцо, сказал:
— Дорогие товарищи! На вас возложена большая задача. Вы должны подойти к городу и разведать, сколько там беляков. Помните, в Ростове нас ждет рабочий народ, там есть подпольные организации большевиков, постарайтесь найти их. Расскажите, что мы несем раскрепощение и свободу трудовым людям.
Разведка направилась в сторону поселка Берберовка. Сразу за околицей лошади начали глубоко проваливаться в снег, порой по самое брюхо. Каждый шаг вперед давался с трудом. Кони храпели, соря ошметками пены.
Едва выбрались на пригорок, увидели внизу огоньки.
— Казачок! — повернулся Дундич к Николаю.
— Я здесь! — откликнулся Казаков.
— Иди тихо-тихо. Смотри и слушай. Если нет ничего подозрительного, стучи в окно.
Скоро темная венгерка Казакова растворилась во мгле. Только было слышно, как режется сапогами снег. Наконец и этот звук стих, Прошла минута, другая. Дундич тоже спрыгнул с коня, передал повод Шпитальному.
— И я с тобой! — видя намерение командира, сказал ординарец.
— Я быстро! — решительным жестом остановил Дундич Шпитального.
Но тот сделал прыжок и оказался перед своим командиром.
— Не пущу одного, — вспомнил ординарец строгий наказ Городовикова: «Смотри, Иван, случится что с Дундичем, — голову сниму, не посмотрю, что ты самый мой дорогой боец».
Они быстро спустились с пригорка. Подошли к саду, за которым едва тлел огонек. В это время у хаты залаяла собака и раздался ласковый голос Казакова:
— Кутек, молчи. Мы же свои!
Пес словно понял человека, умолк.
Казаков аккуратно постучал в окно. И тотчас, будто там ждали стука, в сенях раздался старческий голос:
— Кто там? Я больной. У меня тиф.
— Папаша, — позвал Казаков. — Выйди на минуточку.
Звякнул откинутый крючок, и в дверях показался человек в валенках и полушубке, наброшенном на плечи.
— Папаша, здесь какие-нибудь части есть?
— Да кто тут будет, на окраине-то. А в городе есть. Но я больной и ничего не знаю.
Дундич приблизился к старику и сказал: