И когда до вражеских цепей, залегших во ржи, оставалось не больше полусотни метров, когда Дундич, выкинув вверх руку со сверкающей шашкой, мимолетно глянул на свой отряд, откуда-то сбоку раздалась короткая пулеметная очередь. И Дундич не понял, почему его шашка улетела вперед коня, уткнулась в рожь. Он еще слышал «ура», выстрелы, звон клинков, потом на мгновение слух занял шелест колосьев…
Иван Шпитальный со всей сплои прижал шпоры к бокам лошади, стараясь пробиться к тому месту, где как в водовороте, видел он, метался испуганный конь Дундича. Но наступавшие цепи противника оттеснили его.
Шпитальный расстрелял все патроны из карабина по наседающим врагам и галопом поскакал за своими. Он кричал, требовал, чтобы они остановились. Но его никто не слышал. Неумолчно продолжали бить из ржи пулеметы, хлопали винтовочные выстрелы, и что-то тяжелое грохотало в небе. Это колобродившие над головой тучи неожиданно разразились буйной грозой.
Догнав у леса своих, Шпитальный, глотая слезы, сообщил друзьям страшную весть. Конники скорбно глянули в ту сторону, куда совсем недавно вел их в свою последнюю атаку Дундич.
А белополяки, охватывая фланги красных, нескончаемыми цепями шли и шли к городу.
И так же нескончаемо лил дождь. Небо то и дело прорезывалось ослепительными вспышками и после каждой вспышки, казалось, обрушивалось на мокрую землю.
— Я пойду туда, — просился несколько раз Шпитальный у командарма. — Разыщу своего командира.
Но Семен Михайлович отрицательно качал головой:
— Потерпи до утра, Ванюша.
Едва забрезжил рассвет, Шпитальный в жупане и желтолампасных галифе, в четырехугольной конфедератке улана вскочил в седло и лесной тропой выехал к Шпановским высотам. По насыпи железной дороги, по склону форта, вдоль межей поля, группами и в одиночку ходили и перебегали легионеры. За спиной Шпитального негромко и опасливо заржала лошадь. Что-то очень знакомое почудилось ординарцу в этом тревожном зове. Он вернулся в лес и тут среди густых зарослей граба и клена увидел Мишку. Конь тоже узнал Ивана. Он подошел к нему, ткнулся холодной мордой в колени, тяжело и шумно вздохнул, потом, понурив голову, побрел по высокому житу к тому месту, откуда вчера впервые за два года вышел без хозяина.
Шпитальный поправил конфедератку и тронулся за Мишкой. Исподлобья внимательно следил за легионерами. Наготове держал наган. Но солдаты не обращали внимания на всадника. Только однажды пехотинец указал на понурого Мишку и что-то крикнул Шпитальному, Тот махнул рукой, отвяжись, мол, и сейчас же почувствовал, как вспотела ладонь, зажавшая рукоятку нагана.
Дорога показалась Шпитальному бесконечной, пока через триста — четыреста шагов конь Дундича не встал, потянулся мордой к земле и снова тревожно и тихо заржал. Иван глянул вниз. Среди полегших и вытоптанных стеблей лежал его любимый командир… Левую руку он прижал к груди, будто и мертвый клялся кому-то в верности, а правую вытянул вперед, словно искал оброненную шашку…
Ординарец наклонился, вцепился в широкий командирский ремень, рванул Дундича на себя. В один миг положил тело через седло и, ударив гнедого шпорами, крупным галопом погнал его к лесу. Конь Дундича с высоко вскинутой головой легко бежал впереди. Легионеры, сначала безразлично смотревшие на странного всадника, кажется заподозрив что-то, требовательно замахали руками и винтовками. Однако седок, нахлестывая коня плеткой, уходил все дальше и дальше. Вот уже несколько пуль пропело возле самого уха Ивана. Но он еще сильнее прижимал к себе тело Дундича, не щадил коня.
Жаркое июльское солнце повисло над тихими улицами Ровно, когда Шпитальный остановился возле углового дома с красным флагом над парадным входом.
Вечером траурное шествие, которое возглавлял легковой автомобиль, медленно плыло по главной улице от штаба армии к парку князей Любомирских. На кумачовых и черных лентах венков горели слова: «Бессмертному Дундичу, красному командиру и другу, на вечную братскую память», «Отважному борцу», «Бесстрашному воину», «Вечная память бойцу за рабоче-крестьянское дело».
Дундича хоронили на главной аллее парка, под сенью кленов и каштанов. Над свежей могилой горестно сжал фуражку Ворошилов, проглотив подкативший к горлу ком, медленно говорил:
— Сегодня мы предаем земле тело героя из героев. Подлая рука панских наймитов вырвала из наших рядов красного серба Дундича…