«Словно на праздник нарядился, — подумал с улыбкой командарм, глядя на Дундича. — А может, для него каждая операция и есть праздник? Но все же блеск не нужен, эта бесшабашная удаль юнкерам к лицу, а командиру Красной Армии надо быть поскромнее».
Но обижать Дундича замечанием или упреком не стал — не хотел расстраивать перед выходом на задание.
Сказал просто:
— Посылаем тебя на очень ответственное дело. Надо бы переодеться.
Дундич показал на сумерки за окном и ответил, обезоруживающе улыбаясь:
— Ночью все кошки серые.
«И то верно», — подумал командарм.
Он пригласил Дундича в большое купе, где размещался походный штаб. На столе лежала потертая карта фронта. Над ней склонилось несколько человек. Ворошилов сказал темноволосому с горбатым тонким носом:
— Борис Мокеевич, покажите товарищу Дундичу маршрут.
Все повернулись в их сторону, и каждый по-своему оценил необычный костюм серба. Не понравился он тому, кого командарм назвал Борисом Мокеевичем. Это Дундич понял по его усмешке.
— Вот ты який, красный анархист Дундич, — сказал Борис Мокеевич Думенко, мешая русские слова с украинскими. — Значит, в червонной пехоте служить не желаешь, тильки у кавалерии?
По этим словам Дундич догадался, что говоривший знает о том, как его перевели в пехотный полк и как он постарался оттуда вырваться при первой же возможности.
— Но у моей революционной кавалерии я такой анархии не потерплю. Куда поставлю, там, и будешь служить.
— Борис Мокеевич, это уже припахивает унтерством, — добродушно засмеялся один из штабистов, — Назначь тогда его акушером, а то в штабе машинистка второй день разродиться не может.
Все присутствующие засмеялись, а Думенко немного смущенно глянул на Ворошилова, будто тот сказал эту фразу, и, не желая сдаваться, закончил:
— Ну, акушером не акушером, а коноводом…
— Нет, — запальчиво возразил Дундич и смело глянул в колючие глаза говорившего. — Я свободный борец. И я хочу быть там, где принесу больше пользы революции.
— Это мне лучше бачить, где ты больше принесешь пользы революции, — подвел итог разговора Борис Мокеевич. И уже веселее добавил: — Заруби это на носу. А теперь смотри на карту.
Вспоминая сейчас этот разговор с инспектором кавалерии Царицынского фронта, Дундич не испытывал к нему чувства обиды или неприязни. Слишком много он слышал о храбрости и находчивости Думенко в бою. И о крутом нраве его также наслышан предостаточно.
Что Думенко знает дело досконально, Дундич почувствовал, когда слушал объяснение инспектора. Тот предложил подойти с подлунной стороны и подождать в балке момента, когда луна скроется за лесом. Между ее заходом и рассветом будет минут сорок. Вот за это время и должны разведчики управиться.
Потом они с Ворошиловым вышли на улицу. Возле вагона уже стояло с полсотни спешившихся кавалеристов. Один из них, щуплый, угловатый, как подросток, подскочил к ним и доложил:
— Товарищ командарм, отряд доно-ставропольцев прибыл для выполнения задания.
Командарм осмотрел кавалеристов и остался доволен. Поглядел вопросительно на Дундича: как, мол, ты считаешь? Тот утвердительно кивнул головой: добрые хлопцы. Тогда Ворошилов спросил:
— Кто же вас прислал?
— Товарищ Буденный, — ответил докладывавший.
— А вы кто?
— Командир взвода разведчиков Казаков, товарищ командарм, — лихо отчеканил подросток.
Его стремление выглядеть старше своих лет вызвало мягкую улыбку Ворошилова. Не желая обидеть симпатичного малого, но все же нарушая торжественность, которую вкладывал конник в свой доклад, Ворошилов сказал:
— Вот что, товарищ Казачок, поступайте в распоряжение товарища Дундича. Выполняйте все его распоряжения и указания.
Разведчики протянули друг другу руки.
— Сколько человек? — спросил Дундич, придерживая рукой плечо Казакова.
— Если так поглядеть — полста, а в бою и эскадрон очутится, — весело, даже озорно ответил Казаков, и этот тон, не залихватский, не ухарский, но точно выражающий дух уверенности, понравился Дундичу. Значит, ребята что надо.
— А кони не устали?
— Наши дончаки да мой чеченец Зайчик из края в край весь Дон проскачут и не утомятся, — все так же весело говорил Казаков, любуясь Дундичем.
Уже в пути сказал, что слышал о его храбрости не один раз, а вот теперь и самого увидеть довелось.