И когда караульный ответил «могу», Дундич подъехал ближе к говорившим.
— Кто из вас главный? — спросил часовой.
Подъесаул показал на Дундича.
— Вот вы двое и поедете, а остальным спешиться и ждать тут.
«Штаб республики», как назвал сопровождающий большой дом на площади, был освещен, несмотря на поздний час. Во дворе в бричках с пулеметами сидели казаки. Они курили, переговаривались. Увидев пришельцев, забалагурили:
— Где это ты их прихватил, Павлуха?
— Сами к атаману просятся.
В первой большой комнате со шкафом и массивным столом сидело до десятка казаков. Тут же, возле стен, стояли их карабины, винтовки, даже охотничьи ружья. Двое отдыхали на кровати, остальные играли в карты. Увидев вошедших, они на время отложили ход.
— Что же это за суслики забрели к нам?
— Этот-то нашенский, — определил один, указывая на подъесаула. — А этот, должно, чечен из «дикой» дивизии?
— Атаман разберется.
— Ну шагайте, чего остановились, — приказал часовой.
Он толкнул высокую дверь, и они вошли в комнату. Туда же потянулись и картежники.
За старинным письменным столом сидел богатырского сложения казак. Цыганские кудри нависали на большой лоб, густые брови прикрывали глаза. А распущенная чуть ли не на всю грудь борода делала казака картинно красивым. Именно такими и представлял Дундич казаков. А большинство тех, кого он видел в бою против себя до сих пор, казались ему неудавшимися потомками Ермака и Разина.
Атаман поднялся над столом, посмотрел на каждого в отдельности, точно оценивая пришельцев: стоит ли с ними время терять? Подъесаул, по всему обличию видно, особенно по нахальным девичьим глазам, мастер языком работать, а вот этот, с узким нерусским лицом, с глазами темными и глубокими, — непонятный. Таких в округе Куркин не встречал. Может, с Хопра приехал? И мундир на нем чудной, английской, что ли? От кого же они пожаловали?
— Ну, вот вам Куркин, — представил Парамона Самсоновича дозорный.
— Так я ж вас сразу признал, — сказал подъесаул. — Я вас на митинге в Калачу слухал. Ну здорово вы их, Парамон Самсонович, отбрили.
— Погоди тарахтеть, как пустая таратайка, — остановил его Куркин. — Скажи сперва, что вы за — люди, из какого войска и для чего вам Куркин потребовался?
Подъесаул поглядел на Куркина, перевел взгляд на Дундича. В его взоре легко было прочесть укор бородатому атаману: «Ну разве ты не чуешь сам, кто к тебе пожаловал?»
— Красные мы. Разведчики, — с долей мальчишеского хвастовства ответил наконец подъесаул и уловил суровый взгляд Куркина на своих погонах. — Ах, вот что вас смущает, так это ж маскировка.
— Мы от Ворошилова, — вступил в разговор Дундич, произнося слова с сильным акцентом, — Мы слышали, что вы не подчиняетесь никакой власти. Это правда?
Куркин пристально посмотрел ему в глаза, что-то решил для себя и засмеялся в густую бороду.
— Брешут это все кадеты, шило им в брюхо. Советской власти подчиняюсь. Давно ждем вашу армию. Хочем всем отрядом вступить в нее.
Дундич, удовлетворенный ответом, протянул Парамону руку и представился:
— Дундич. Командир разведки.
— Ты, должно, из чечен или лезгин? — заинтересовался Парамон Самсонович. — Обличье у тебя хучь и светлое, но не нашенское. И говоришь чудно.
— Я серб.
— Эк тебя шибануло за тыщи верст. В Сербии мой дед был с генералом Черняевым.
— Это где же такая Сербия? В Булгарии, что ли? — спросил у Куркина один из казаков.
— Бери подальше. Под самой туретчиной, считай.
— И какого же рожна он на Тихом Доне делает?
— Мы красные борцы, — ответил Дундич. — Нас много. Две дивизии. Тридцать тысяч. Мы вам помогаем в борьбе за свободу.
— А мы, кубыть, от татар сами ослобонились, — насмешливо произнес тот же казак. — Турки нас, слава богу, не полонили. Так от кого же ты ослобождать нас пришел?
Лицо Дундича мгновенно изменилось. В больших темных глазах заметались колючие искры. Не первый раз слышит он такие вопросы. Неужели они действительно зря остались здесь, неужели их лишения, жертвы — ненужная блажь фанатиков-интернационалистов? А «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — что, только красивая фраза? Неужели российскому пролетариату не нужна братская помощь? А как же стихи, которые с одного чтения запали в душу навсегда, которые он повторяет, как в детстве молитву?
— Так с друзьями не говорят, — вступился за Дундича Куркин. — Ты спервоначалу узнай, кто он и что он, а потом уж свои каверзные вопросы преподноси.
— Ты, Парамоша, не серчай, — остановил его казак. — Я хочу понятие иметь: почему это чужие за Ленина воюют? Нет ли тут подвоха какого?