— Не могу знать. Все дальнейшие приказы вы получите от командующего.
— Он здесь? — удивился капитан.
— Так точно. Там, — указал рукой на вокзал.
Капитан подошел к распахнутой двери вагона и крикнул:
— Все на перрон!
Солдаты начали строиться вдоль вагонов. После построения Дундич скомандовал:
— Направо! Шагом ма-а-арш!
И только когда капитан вошел в здание вокзала и увидел Буденного, он понял, что бронепоезд стал легкой добычей дерзкого штабс-капитана. Однако было поздно. Под дулами винтовок и наганов команда дружно складывала оружие. А Дундич со своими бойцами уже осматривал вагоны. В мгновенье ока полковой художник успел замазать старую надпись и сделать новую. Теперь под парами стоял готовый в любую минуту ринуться в бой бронепоезд «Гром победы».
Подаренный белым генералом лично Дундичу, как шутили буденовцы, он долго еще служил верой и правдой Первой конной. И действительно нес с собой гром победы.
Загадка капитана Беседина
После Касторной мамонтовцы никак не могли остановить буденовцев. Не было у них времени, чтобы сгруппироваться и дать решительный бой.
Поэтому к Бутурлиновке белые стягивали не только кавалерийские полки, но и пехоту с артиллерией. Из разных мест шли к главной штаб-квартире обозы и воинские соединения.
А у красных на исходе были боеприпасы, с продовольствием и фуражом тоже дело обстояло не блестяще: ведь они несколько дней, не ожидая, пока подтянутся тылы, гнали белых от Воронежа.
Однажды вечером начальник полештарма Зотов вызвал Дундича и сказал:
— Слушай, дорогой товарищ, сейчас на Таловой наши связисты перехватили мамонтовскую телефонограмму. В ней генерал требует какого-то капитана Беседина под усиленной охраной немедленно направить в Бутурлиновку. В противном случае сорвется утреннее наступление. Как ты думаешь, зачем одному капитану усиленную охрану? И почему из-за него может сорваться наступление?
Большие карие глаза серба засветились озорными огоньками.
Он всегда радовался новым трудностям, которые нередко выпадали на его долю на тревожных дорогах войны.
— Эх, Степан Андреевич, — весело упрекнул он начальника полевого штаба армии, — зачем спрашивать у маленького надпоручика Дундича? Ты, красный генерал, лучше меня знаешь обстановку. Скажи, что делать, и я сделаю!
Зотов серьезно сказал:
— В данную, конкретную минуту всем думать надо. Я же тебя позвал не ребус разгадывать, а военную тайну Мамонтова открыть.
Дундич увидел, что Зотов не шутит, перестал улыбаться. Поглядел на других работников штаба. Те сидят, думают, переговариваются вполголоса между собой, туда-сюда водят пальцами по карте-десятиверстке. Дундич тоже — к карте. Посмотрел на кружочек станции Бутурлиновка и на ниточку дороги, ведущую к ней. Потер жесткими пальцами высокий гладкий лоб и спросил у Зотова:
— Когда перехватили бумагу?
— Да не бумагу, а подслушали телефонограмму. Час назад.
— Та-ак, — раздумчиво произнес разведчик и сделал несколько шагов по комнате.
Все в штабе притихли. Они знали: раз Дундич задумался, значит, он что-то придумает. Не раз выручал находчивый серб товарищей не только в сабельном бою, в лихой разведке, но и в разгадывании хитрых штабных тайн.
— Откуда должен ехать капитан? — спросил Дундич, останавливаясь перед Зотовым.
— Если бы знал мужик, куда упадет, солому бы подложил, — ответил начальник штаба. — Но сдается мне, что Беседин этот сидит, например, на Елань-Каленовской. По железной дороге идти не может. Мы перерезали ее. Ну и что из этого?
— А то, — оживился Дундич, склоняясь над картой. — Сколько верст от нее до Бутурлиновки?
— Сорок, не меньше.
— Час уже едет. Десять верст проехал. Еще час будем думать, он еще десять проедет. Разрешите, Степан Андреевич, встретить господина Беседина. Привезу его в штаб, пусть сам раскроет карты.
— Ох и горяч ты, товарищ Дундич, — попытался охладить серба Зотов. — Все у тебя просто, как в петровских потешных баталиях, получается.
— Что верно, то верно, — согласился Дундич, — пока все получается. Поверь, что и на этот раз получится.
Он трижды сплюнул через левое плечо, чем вызвал оживление штабистов. Зотов качнул головой, то ли осуждая, то ли гадая:
— Думаешь, это поможет?
— До сих пор помогало, — как на духу признался Дундич.
И тебе советую, Степан Андреевич, верь в приметы. Вот третьего дня птичка прилетела на форточку и жалобно так: чвирь-чвирь. Думаю, быть беде. Точно. Паршина тяжело ранило. Какой коновод был…