Впереди остановились. Бондаренко пошел узнать причину.
Рахматулин стоял в густых кустах, вытянувшись на носках, вслушивался в лесной шум. Бондаренко осторожно приблизился. Рахматулин шепотом доложил:
— Голоса слышу, а чьи — не разберу. Разрешите уточнить?
Бондаренко разрешил, но предупредил — будь осторожен!
Рахматулин исчез. Вернулся через несколько минут.
— Те самые! Человек двадцать. Командует лейтенант Коваль.
— Неплохо! — сказал Бондаренко и повел группу за Рахматулиным.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
На небольшой поляне, куда привел их Рахматулин, отдыхали бойцы. Многие были ранены, кровь проступала сквозь бинты. Некоторые стонали.
К Бондаренко, прихрамывая на левую ногу, подошел лейтенант Коваль. Бондаренко доложил о своей группе. Лейтенант слушал внимательно. Затем, повернувшись к Юре, сухо спросил:
— А этого где прихватили? Почему его жизнью рискуете?
Бондаренко рассказал историю с Юрой. Лейтенант кашлянул.
— Это меняет дело, извини, старшина! — И обратился к прибывшим: — Располагайтесь, товарищи, а мы со старшиной обсудим ситуацию. У кого есть бинты, помогите раненым.
Группа расположилась на поляне. Кто чем мог оказывал помощь. Юра с Прохоровым подошли к лежавшему в тени сержанту. Лицо у него было забинтовано. Сквозь бинты слышалось невнятное бормотанье. Прохоров наклонился, пытаясь разобрать что-нибудь, но понять ничего не смог. Лежащий рядом боец пояснил:
— Опять он в горячке. Сегодня на немцев наткнулись, его автоматной очередью срезало. На руках несли. — Боец шевельнул плечом, поморщился от боли. — Спасибо лейтенанту, не растерялся, а то бы все там остались.
Он устал говорить, отвернулся, уставился в голубое небо и, помолчав, добавил с грустью:
— Эх, Никита Воробьев, не видать тебе своей милой Катерины, не купаться больше в родной Волге…
— Ты, друг, того, — упрекнул его Прохоров. — Рано себя хоронишь. Мы фашисту еще за все припомним. Что С плечом-то?
— Осколком гранаты трахнуло. Ломит, хоть криком кричи. Может, осколочек извлечешь, а? Я стерплю. Своим предлагал — боятся. Ножичек у меня имеется. Не так чтоб острый, но сгодится. На огоньке лезвие прокалить и… согласен? Зажигалка у меня тоже есть, бензинчику хватит.
Прохоров за свою жизнь курицы не тронул, а тут живой человек. Нет, не согласен. Воробьев обиделся. Глаза, вспыхнувшие было надеждой, погасли. Юре стало жаль его.
— А врача здесь нет, да?
Прохоров вздохнул с сожалением. В глазах Юры он увидел настоящее беспокойство повзрослевшего человека. Увидел осуждение.
— Эй, Рахматулин! — позвал он. — Помоги… Ты человек степной, привычный. Крови не боишься. Будь добр. Извлеки ему осколок…
Рахматулин присел рядом с Воробьевым, осмотрел рану, достал свой нож, располосовал вокруг плеча гимнастерку. Но снять окровавленный лоскут поостерегся: ткань присохла к ране.
— Ты того, — простонал Воробьев. — Водичкой смочи. Легче отстанет. Не бойся, я вытерплю. Осколок-то рядом. Колупни — и он сам упадет. Не погибать же из-за этой чепухи! Во фляжке спирт, протрешь потом рану.
Юра отвернулся…
Лейтенант Коваль присел в тени, поудобнее положил на траву раненую ногу, извлек из новенькой планшетки карту и разложил на коленях.
— Видать, недавно планшетку получили? — поинтересовался старшина, садясь рядом.
— Больше месяца. После саратовского училища. — Лейтенант что-то вспомнил. — Какая дивчина там осталась. На октябрьскую пожениться собирались. Теперь не до свадьбы. — Посмотрел на старшину и нагнулся над картой.
За железнодорожной веткой тянулся на восток лесной массив. Лейтенант вынул из планшетки голубую линейку. Измерил расстояние. До массива получилось около десяти километров. Не так и далеко.
— А если железная дорога охраняется?
— Днем на рожон не полезем. Ночь подождем…
Кто-то громко вскрикнул. Коваль и Бондаренко оглянулись. Рахматулин и Прохоров склонились над Воробьевым. Юра что-то рассматривал в руках.
Бондаренко подозвал Прохорова и Рахматулина. Руки Рахматулина были в крови.
— В чем дело? — спросил Бондаренко.
Рахматулин замялся. Выручил Прохоров.
— Он, товарищ старшина, у бойца осколочек из плеча вынул. А руки вымыть не успел.
— Вы что, действительно осколок извлекли?
— Так точно, товарищ лейтенант, извлек, — несмело козырнул Рахматулин. — По его личной просьбе.