— Ого! — присвистнул Прохоров, с трудом выдергивая штыки.
Рахматулин, довольный, подмигнул Юре.
К вечеру Бондаренко с Рахматулиным ушли в разведку. Юра с Прохоровым остались вдвоем. Прохоров вспоминал свое детство, город Калач Воронежской области.
Через несколько часов разведчики вернулись. Рахматулин подошел к Прохорову и протянул ему новенький немецкий автомат. Прохоров опешил.
— Да ты чё? А себе?
— Берите, мой в другой раз будет.
Иван Бондаренко похвалил:
— Вот это работа! В миг двух фашистов уложил, ни один пикнуть не успел. И два автомата добыл. За выполнение боевого задания бойцу Рахматулину объявляю благодарность.
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил Рахматулин.
Юра подошел к нему, обнял, тихо спросил:
— Меня научите так бросать?
— Пожалуйста! — Рахматулин ласково потрепал его за вихры.
Старшина развязал вещмешок, достал кусочек сала, ломоть засохшего хлеба и разделил все на равные части. Принимая свою порцию, Прохоров произнес благодарно:
— Ну, бабуля, живи сто лет!
Никто не засмеялся. Все были благодарны ворчливой, но доброй старушке… Бондаренко ел не торопясь, задумчиво. Когда кончил, сказал:
— Есть идея. Получится — мигом до фронта доскочим. В селе в крайнем доме старик что-то паял: канифолью пахло. А напротив два мотоцикла стоят, о них и думаю. За одну ночь мы бы ого куда махнули! Разузнай, Юра, не будет ли для нас какой ловушки. Там теперь спохватились, могут облаву устроить. Ну как, справишься? Говори, не стесняйся. Дело это не детское, никто не осудит.
За эти дни Юра привык к опасностям. Они стали для него постоянной, обычной жизнью. О страхе уже как-то не думалось.
…Дед Остап сидел во дворе и паял старенькую кастрюлю. Рядом стояли две миски и чайник.
Юра подобрался к дому огородами, но во двор войти не решался. Окликнул тихонько деда, но тот и ухом не повел. Может, глухой? И так бывает. Поднял камешек, метнул в деда. Тот удивленно поднял голову, огляделся. Юра махнул ему рукой. Дед поднялся, подошел.
— Деда, а деда, пустите переночевать?
Дед молча посмотрел на него и открыл калитку.
— Здрасте! — громко поздоровался Юра.
— Чего орешь! — сердито обрезал дед. — У меня офицеры в хате. И потом это… если пожрать, зря время теряешь. Не проси, все забрали. А что спрятал, взять не могу, увидят. Так что будь здоров! Обоим нам есть кого проклинать.
В последних словах деда было столько ненависти, что Юра решил ему довериться.
— Понимаете, — зашептал он, — меня командир отряда к вам прислал. Просил узнать, сколько немцев в селе? И в хате, где мотоциклы стоят?
— Чё, чё? — изумился дед. — Какой командир, какой отряд? Никого не знаю!
Послышался скрип половиц. Кто-то выходил на крыльцо.
— Офицеры, — засуетился дед. — А ну дуй отсюда! Ишь ты, отряд объявился, командир какой!
На крыльце появились немцы. После ужина они вышли на свежий воздух покурить. Делая вид, что чинит забор, дед шепотом зачастил:
— Передай своему командиру, как кокнули сегодня двоих, фрицы всполошились. На трех машинах еще прикатили. Человек сто. Посты с собаками установили. А где мотоциклы, там человек десять… Небось ваших рук дело?
Юра неопределенно пожал плечами.
Сзади подошел офицер. Дед сразу закричал на Юру:
— Тебе чё, повторять? А ну, качни забор, проверим, крепко ли закрепили?
Юра изо всей силы качнул, но забор не шевельнулся. Офицер бросил на Юру удивленный взгляд:
— Малщик? Щей такой?
— Внук мой. Забор чинить помогает. Чтоб не упал. Бух — понятно? — Дед показал, как может упасть забор.
— Винук? — переспросил немец. — Сын твой сына?
— Во-во! Он самый. От дочери. Сына нет.
— А мамка… э… фрау молодой?
— Дочь-то? Найн, найн. Старая и заразная. — Дед изобразил, какие муки испытывает от болезни его дочь.
Офицер брезгливо поморщился и длинно затянулся дымом.
— Чё смотришь? — набросился дед на Юру. — А ну нажми еще разок. Устоит — нет?
Юра снова нажал, но забор опять не шевельнулся.
— Вот теперь порядок, — миролюбиво произнес дед и тихо добавил: — Заходи во двор, раз фриц тебя видел.
Юра вошел. В данной ситуации офицер был не страшен.
Подмигнув украдкой, дед сильно дернул Юру за рукав.
— Небось опять у матери не отпросился и сюда приперся? Так?
— Так, — Юра виновато опустил голову.
Дед сокрушенно всплеснул руками.
— Чуяло мое сердце! Где у тебя совесть? Ведь лет десять поди?
— Девять с половиной.
— Все одно сопляк. Сидел бы дома и не шатался.