Они что-то кричали, стреляли по Колядо, но он носился за ними, бесстрашный и стремительный. Еще одного свалил выстрелом, за третьим погнался с обнаженной шашкой. Далеко в степи догнал, легко опустил сверкающую сталь, и скатилась наземь конфедератка...
Колядо медленно возвращался, гоня впереди трех оседланных коней. На плече висели две винтовки, на другом — подсумки с патронами.
Партизаны бросились встречать командира.
— Ну, Ефимыч, и напужал ты нас,— говорили весело одни.
— С удачей тебя! — кричали другие.
Один лишь Неборак был хмурым.
«Чем это он недоволен!» —подумал Артемка, у которого от восхищения командиром улыбка не вмещалась на лице. И только потом, когда все успокоились и заняли свои места, он услышал, как Неборак тихо сказал:
— Зря ты, Федор... Случись что — отряд остался бы без командира. Перед боем. Такое не шутка.
— Скушный же ты человек, Неборак. Я размявся малость, а ты тоску наводишь.
Засмеялся, увидав, как Неборак еще больше насупился, а потом сказал серьезно:
— Ладно, не буду больше... Ты, Неборак, прав...— Но через минуту снова заулыбался: — А страху-то понагнал я на беляков! Вот шо значит быстрота и внезапность. Так и надо их бить.
Только далеко за полдень появился враг. Легионеры густой цепью рассыпались по степи и пошли в наступление. Из-за холмов по селу ударили пушки. Белые облачка шрапнелей нависли над избами, кое-где стали рваться фугасные снаряды.
Легионеры все ближе, ближе. Пушки внезапно умолкли. Стало тихо и жутко.
Артемке показалось, что все уже пропало, что ничем теперь не задержишь эту грозную серо-зеленую волну, впереди которой хищно поблескивали штыки.
Но вот над землей приподнялся Колядо:
— Хлопцы, готовьсь! Огонь!
Артемка оглох от залпа. Он видел, как смешалась серо-зеленая цепь, как упали и больше не встали несколько солдат. Но вот цепь снова выровнялась и теперь уже не шла, как прежде, а бежала на партизан.
— Огонь!
Снова несколько человек упало, но солдаты бежали, паля на ходу, орали что-то непонятное, страшное.
Теперь партизаны уже не били залпами: каждый стрелял на выбор.
Выстрелы слились в сплошной гром.
Легионеры не выдержали — залегли, открыв беспрерывную пальбу по партизанам. Откуда-то появился Наумыч, пополз по цепи: значит, есть уже раненые.
Неборак взглянул на Артемку, коротко бросил:
— Помогай Наумычу.
Артемка низко согнулся, побежал к военфельдшеру. Тот с трудом пытался поднять тяжелораненого. Артемка вовремя подхватил его, и они потащили партизана в крайнюю избу, куда Наумыч перенес свой лазарет на время боя. Он остался осматривать раненого, а Артемка, смахнув пот, бросился обратно, пополз по цепи.
— Раненые есть?
Они были, но такие, что сами уползали на перевязку. Только один пожилой мужик взглянул просительно на Артемку :
— Помоги, сынок...
А бой не утихал. Он стал еще яростней. Только вот со стороны партизан выстрелы раздавались все реже. Кончались патроны, и каждый приберегал для крайнего случая обойму-другую. Послышались глухие, злобноватые голоса:
— Патронов нет!
— Чего пулемет молчит? Позаснули там, что ли?
Лицо у Колядо как из камня, неподвижное, жесткое. Только глаза медленно и остро скользят по залегшим белополякам. Он молчит. Ждет чего-то. Спокойно, расчетливо.
Легионеры, почувствовав, что огонь ослаб, снова бросились в атаку. И в ту же минуту из-за холмов вынеслась партизанская конница.
Колядо встал, стремительный, легкий, распрямился, выхватив маузер.
— Хлопцы, вперед! — раздался его могучий голос.— За Советску власть! Ура!
— Ура!!! — прокатилось из конца в конец по цепи. Партизаны поднимались и бросались навстречу врагу.
Сошлись, как два шквала, сошлись, ударились друг о друга и смешались в яростной схватке. А с фланга уже врубилась конница. Дрогнули легионеры, погнулись под мужицкой силой — попятились назад. Потом побежали. Офицеры срывали голоса, останавливая солдат, но было поздно.
Победа, казалось, была полной. Враг, оставив до сотни убитых, массу оружия, уходил в голую степь. Да вдруг из-за холмиков высыпала белопольская конница.
Растерялись партизаны: кто стал отстреливаться, а кто побежал к селу. Поздно заметил опасность и партизанский эскадрон: не смог перестроиться для отражения атаки.
Легли бы, пожалуй, красные орлы под небольшим степным селом, легли бы поголовно, да пыл белопольской конницы срезал несколькими длинными, в полную ленту, очередями пулеметчик Афонька Кудряшов со своим вторым номером Антошкой Васюковым.
Захлебнулась атака на полпути. Ушли легионеры за холмики под прикрытие пушек.
Не успели партизаны прийти в себя, снова занять позиции, начался артиллерийский обстрел.
Колядо, не обращая внимания на близкие разрывы, сидел на бровке окопчика, торопливо курил.
Подбежал Неборак:
— Ну, кажется, одну отбили...
— И другу, если придется, отобьем. Только вряд ли они сунутся сейчас. Разве шо к вечеру, когда мы уйдем... Артемка, скажи интенданту, дядьке Опанасу, нехай кличет свою команду и быстро соберет в степи оружие и патроны...— А через минуту кричал уже кому-то другому: —Ротных ко мне... Костика.
Прошло полчаса, минул час, а наступление белополяков не возобновлялось. Колядо оказался прав. Приказал командирам :
— Сворачивайтесь. Быстро. Уходить в Мезенцево будем. К Громову — связного. А ты, Костик, бери своих орлов, все дороги осмотри, все колки-закоулки обшарь до самой Мезенцевой. Чуть шо — дай знать.
Разведчики проехали уже полпути, но степь была спокойной и пустынной. Артемка не пропускал ни единого реденького колка, если даже он находился далеко в стороне. Отрывался от группы и скакал туда, обшаривая каждый кустик.
К закату выбрались к пашням и заимкам Мезенцева. Остановились решить, что делать: или с ходу всем въехать в село, или сначала кому-нибудь одному сходить разузнать, что и как.
Спешились. Артемка прохаживался, разминая уставшие мышцы. Он полной грудью вдыхал чистый, настоенный запахом увядающих трав воздух, с удовольствием осматривал уже убранные хлебные поля, торчащие кое-где скирды да пустующие теперь избушки. До боли знакомым и родным веяло от всего этого: и от сжатых полей, и от предвечерней тишины, и от этих разбросанных заимок-избушек. Помнит Артемка, хорошо помнит, как втроем они — мама, тятька и он — каждый год весной и осенью выезжали на точно такую же заимку, в свою избушку. Здесь жили до тех пор, пока не вспашут землю и не посеют пшеницу или не уберут в скирды хлеб. И не было для Артемки ничего лучшего, как жить далеко от дома, в степи, есть пахнущий кулеш и щи с кусками свиного сала... Как давно это было!..
Артемка медленно приблизился к одной из избушек, хотел открыть дверь, да испуганно отдернул руку — загремело там что-то и будто быстрые шаги протопали.
— Костя, кто-то есть в избушке!..
Разведчики окружили землянку.
— Эй, кто там? Выходи!
Тихо. Никто не появлялся, не отвечал. Подождали, прислушиваясь. Костя рассердился:
— Выходи, не то худо будет!
Дверь медленно отворилась, из землянки вышел насмерть испуганный тщедушный мужик в рваном шабуре.
— Ты что здесь делаешь? От кого скрываешься? Но мужик только беззвучно шевелил посинелыми губами.
— Ты что, немой?
Мужик отрицательно покачал головой и внезапно упал на колени.
— Смилуйтесь, робята, не погубите...
Костя опешил:
— Никак, с ума спятил? Мы не собираемся губить тебя... Украл что-нибудь или убил кого?
— Боже упаси и избавь! — вдруг вскрикнул мужик.— Ни в чем я не виноватый!..
— Тогда чего же милости просишь? Вставай, я тебе не икона.
Мужик робко поднялся, обреченно ожидая дальнейшего.
— Ты из Мезенцевой?
— Из Мезенцевой, человек хороший, из Мезенцевой...
— Беляки там есть?