Пес взвыл, и Катерина Ивановна вздрогнула от неожиданности.
– Собачку уберите! – скомандовала она.
М-да, бесстрашная женщина! Жанна д'Арк! Потому что только бесстрашная женщина могла назвать нашего Пса собачкой.
Пес глухо рыкнул и попятился.
А Катерина Ивановна уже прилаживала тонометр на похудевшую ручку Лады чуть повыше локотка.
Шурик копался в своем чемоданчике.
Я посчитал, что пора принять меры – не можем же мы позволить, чтобы нашей Ладе кололи всякую гадость, начиная с кокарбоксилазы и кончая папаверином с димедролом.
Я взглянул на Ворона.
Тот пристально наблюдал за действиями медработников и, кажется, не собирался вмешиваться.
Я переместился поближе к нему.
А Катерина Ивановна тем временем снова удивленно подняла брови и сказала:
– Тонометр, кажется, испортился.
– А что такое? – Шурик повернулся к ней, и я одним прыжком метнулся к Ворону.
– Не пора еще? – спросил я, дрожа от волнения.
– Нет, – коротко каркнул Ворон.
Катерина Ивановна вздрогнула и заметила недовольно:
– Зверинец тут у вас, девушка! Уберите-ка животных, им не место в комнате больной!
Лёня пожала плечами:
– Не знаю, смогу ли… Они меня не послушаются, я ведь им не хозяйка. А если тонометр нужен, так у нас есть исправный…
Она сбегала в кухню и принесла тонометр, брошенный растерявшимся Домовушкой на полу.
Катерина Ивановна снова померила Ладе давление, снова сказала:
– Или у меня галлюцинации… – И стала что-то писать на бумажке.
Ворон снялся с места, облетел вокруг комнаты, опустился Лёне на плечо и что-то шепнул ей. Лёня кивнула и обратилась к Шурику:
– Вы извините… у меня к вам просьба. Вы не могли бы ее поцеловать?
Вот кто был удивлен!
Он даже подскочил на месте и посмотрел на Лёню как на сумасшедшую.
– Она ведь очень красивая, наша Лада, правда ведь? Прямо как Спящая красавица! – щебетала Лёня ничтоже сумняшеся. – А у нас есть подозрение, что тут не обошлось без ведьмы… Ну пожалуйста, ну что вам стоит… – И с этими словами Лёня слегка придвинулась к молодому человеку.
– Катерина Ивановна! – дрожащим голосом позвал медбратик свою начальницу, та, не отрываясь от писанины, сказала:
– Кокарбоксилаза – два кубика, а папаверин не надо, тем более димедрол. У меня есть подозрение…
Шурик пятился от Лёни, потеряв надежду обратить на себя внимание докторши. Наверное, он знал, что сумасшедшим не прекословят, и именно поэтому, когда допятился до ложа Лады, остановился, оглянулся еще раз на Лёню, набрал в грудь побольше воздуха, склонился над Ладой, и…
И ничего не произошло.
Он выпрямился, еще раз оглянулся на Лёню, благоразумно отодвинувшуюся к этому моменту в сторонку, отступил на шаг и застыл в очень неудобной позе. И перестал дышать.
– Кот, действуй! – сипло каркнул Ворон.
К сожалению, мы потратили время до приезда «скорой» на бессмысленные пререкания и не договорились о необходимых действиях в случае удачи или неудачи эксперимента.
Но я пребывал в раздумье недолго.
Не успела Катерина Ивановна оторваться от своих бумажек, как я быстро три раза обежал застывшего Шурика против часовой стрелки, наложив на него тем самым заклятие временной невидимости. Лёня перевела дух.
Катерина Ивановна встала.
– В больницу ее надо бы, как бы не случилось чего нехорошего… Я не хочу вас пугать, но возможен инсульт.
– Не надо в больницу, – быстро сказала Лёня, загораживая меня, а я тем временем упаковывал чемоданчик медбрата, павшего жертвой нашего эксперимента. – Мы дома полечимся.
– Тогда вызывайте завтра невропатолога. Шурик, пойдем! – Она огляделась в поисках Шурика.
– А он уже ушел, – быстро сказала Лёня. – Он… у него аллергия на кошек, и он вышел на площадку. Выбежал даже. И чемоданчик не взял.
– В первый раз слышу, что у него на что-то там аллергия, – сказала Катерина Ивановна недовольно, взяла чемоданчик и повернулась к двери. – Ну лечитесь, поправляйтесь…
– Спасибо, – мурлыкнула Лёня, всовывая Катерине Ивановне в карман халата бумажку в пять гривен.
– Спасибо, – равнодушно сказала Катерина Ивановна и ушла.
Счастье просто, что Лёня не была магиней и могла врать безнаказанно и бессовестно!
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ,
в которой мы попадаем в безвыходное положение
Кроме изображения надежды на носу корабля есть еще якорь, но какой толк от якоря, если я не нахожу дна, чтобы бросить его?
Я сидел в кресле, нагретом Катериной Ивановной, и смотрел на Ладу с тоской, недоумением и страхом.
Что-то с нами будет?
Пес тихонько подвывал, не имея слов, которыми бы мог выразить свою скорбь.
Домовушка выполз из-под тахты, утирая ладошкой слезы с мохнатого личика.
Жаб – чтобы Жаб обошелся без приключений, такого быть не могло! – спрыгивая с подоконника, задел невидимого окаменевшего Шурика, и по комнате загудело, как если бы ударили в гонг. А Жаб сильно ушибся.
– Понаставляли тут!.. – квакнул разгневанный Жаб, потирая бородавчатый свой лоб. И добавил несколько непечатных слов.
– Тихо ты!.. – каркнул Ворон возмущенно. – Мало того что ты сквернословишь, так еще чуть было не угробил нашего претендента! Кот, а ну-ка сделай претендента зримым! Ну вот, так и есть! – добавил он, когда я повиновался его приказу. Шурик (вернее было бы сказать, статуя, изображавшая Шурика) упал, к счастью, не на пол и теперь полулежал, упершись носом в спинку кресла.
– О чем шум? – спросила Лёня, входя в комнату. – Что опять случилось?
– Да вот, чуть было не раскололи этого… Как ты его обозвал? Президентом, что ль? Мальчонку, бишь, закаменелого чуть Жабка наш не порушил, – пояснил Домовушка. – И сам зашибся.
– Бедняжка! – воскликнула Лёня, имея в виду не Жаба, конечно, а незадачливого медбратика.
– Нужно бы его в уголок задвинуть, – предложил я. – А то и вправду расколотим. Тем более что он, мне кажется, не каменный вовсе, а стеклянный.
Ворон задумчиво смотрел в потолок.
– Не отмечено, – сказал он, изучая трещину в штукатурке. – Засыпание, следующее за поцелуем, отмечено. Окаменение также отмечено. Кроме того, возможен вариант превращения в чудовище либо в дикого зверя, скажем, в медведя… Но чтобы в практике имело место остекленение субъекта… Не знаю, не знаю…
– Не было известно – значит, будет, – сказал я и постучал по животу Шурика когтем. Звук был, как будто я царапаю стеклянный стакан. – В конце концов все когда-нибудь происходит впервые. Ты не про него думай, ты про Ладу думай.
– А что про нее думать? Вывод и так ясен, – каркнул Ворон грустно. – Она зачарована.
– Но кто мог ее зачаровать? И как?
Лёня на все расспросы Ворона повторяла уже изложенную версию: никого, мол, не видели, ни с кем не разговаривали, ни один предмет руками не трогали. Ни прутика, ни веточки. И уж тем более веретена.
– А ты хоть знаешь, как оно выглядит, веретено-то? – спросил с сомнением Пес, когда мы вчетвером – он, Лёня, Домовушка и ваш покорный слуга – передвигали в дальний угол остекленевшего Шурика. – Ты хоть раз веретено-то видела?
Лёня видела веретено на картинке и давала голову на отсечение, что ничего похожего Лада во время прогулки в руках не держала.
– Ну, положим, голова тебе еще пригодится, – сказал я. – С другой стороны, я совсем не уверен, что веретено или что-то вроде него имело место. Не кажется ли тебе, Ворон, что мы имеем дело с рецидивом – помнишь, ты объяснял мне, что все эти предосторожности: гвозди в стенах, замки и запоры, и чтобы на улицу не выходить с непокрытой головой или после захода солнца, да и наше трансформирование, – все это было направлено на то, чтобы избежать рецидива. Может быть…
– Кот, ты гений! – воскликнул Ворон.
Более того – пусть это и нескромно, но истина превыше всего! – он меня обнял! Обеими своими крыльями! И сказал, что вот он и дожил до того дня, когда яйца (он имел в виду меня) учат курицу (то есть самого Ворона). Мне показалось, что он несколько преувеличил, но факт остается фактом: он похвалил меня во всеуслышанье и признал мое превосходство.