В то же время Отто был первым помощником матери, охотно колол дрова, носил воду, нянчил маленькую сестренку и, конечно, тщательно ухаживал за садиком. Время оставалось и для чтения. Особенно привлекали его книги на естественнонаучные темы.
После очередной неудачи с открытием лавочки писчебумажных товаров Шмидты переселяются из Могилева в Одессу.
…Шел героический девятьсот пятый год.
Гимназист Шмидт вместе с товарищами бегал на набережную смотреть, как возвышается на рейде грозный и величественный силуэт мятежного броненосца «Князь Потемкин-Таврический». Броненосец был окружен сотнями шлюпок с людьми. С его палубы доносились звуки незнакомых песен и крики «ура».
Подросток, вопреки запрещению отца, прошел мимо установленного на набережной гроба с телом Вакулинчука. Он был и в многотысячной процессии трудящихся Одессы, провожавшей в последний путь матроса с «Потемкина». Народ шел между рядами войск, предусмотрительно расставленных градоначальником. И всюду, где проходило похоронное шествие, люди, стоявшие на тротуарах и перекрестках улиц, на балконах и у окон домов, кричали: «Долой самодержавие!», «Долой царя-убийцу!», «Да здравствует „Потемкин!“» Все это было захватывающе ново и не совсем понятно гимназисту.
А потом в Одессе был еврейский погром. Озверелые черносотенцы громили магазины и лавки, выбрасывали из окон квартир стулья и посуду. Стон и плач несчастных, ни в чем неповинных жертв, дикие крики погромщиков стояли над кварталом, в котором жили Шмидты. Здесь в жалких домишках ютилось много еврейской бедноты. На улице, усыпанной осколками стекол и черепками битых горшков и тарелок, осенний ветер кружил вихри пуха из вспоротых перин и подушек.
На квартире сердобольного христианина Шмидта прятались от погрома некоторые из его еврейских соседей — бедная вдова с двумя маленькими дочками, старик со старухой, какой-то мальчишка, потерявший в суматохе родителей.
Когда все было кончено и смертельный страх уполз с разгромленной улицы, спасенные горячо благодарили хозяев квартиры, давших им приют в такой тяжелый час:
— Мы этого никогда не забудем!
— За то, что вы спасли моих сирот, пусть дети ваши будут счастливы!
— Что вы, полноте! — отмахивалась смущенная хозяйка дома.
Впечатлительный подросток молча наблюдал за тем, что происходит вокруг. Бессмысленная жестокость людей пугала его и заставляла мучительно думать о том, что не все в этом мире делается по справедливости…
Вскоре семья Шмидтов опять переменила местожительство.
В Киеве отец устроился на сравнительно неплохую должность, а его старший сын скоро стал лучшим учеником в третьей по счету в его жизни гимназии.
Надежда открыть «свое дело» не сбывалась, и, окончательно разуверившись в возможности найти счастье на бренной земле, приказчик-идеалист вступает в религиозную секту, глава которой предсказывал близкое второе пришествие Христа и наступление царства божьего.
Гимназисту, уже знакомому с Дарвином, все это было не по душе, но он пока не перечит отцу.
Однажды сын все-таки вступил с отцом в страстный спор о происхождении жизни на земле, о «родословной» человека.
Отец в качестве веских аргументов сыпал цитатами из библии, сын, неплохо знакомый с евангелием, критиковал их, доказывал нелогичность, подчеркивал противоречия, приводил научно обоснованные данные.
В конце концов, не сумев отразить логические доводы сына, возмущенный «еретическими» рассуждениями «дерзкого богохульника», отец гневно крикнул:
— Может быть ты и произошел от обезьяны, а я нет, нет и еще раз нет…
Так пятнадцатилетний Шмидт одержал свою первую «научную» победу.
…Годы учебы в средней школе подходили к концу. Гимназист Шмидт стремился получить все, что дает программа. Он пришел к директору с заявлением о своем желании изучать древнегреческий язык. Директор был удивлен и несколько смущен — до сих пор не было желающих и поэтому не было преподавателя. Он пытался отговорить ученика, объясняя, что греческий язык не обязательный предмет, что ему он не понадобится. Но первый ученик был настойчив и упорен в своем желании. Он знал, что ему не имеют права отказать… Если среди учащихся имеется хотя бы один желающий, ему должна быть предоставлена возможность изучать древнегреческий — примерно так было записано в положении о классических гимназиях. И директор пригласил преподавателя только для одного ученика. Шмидт получил возможность изучать язык Гомера и Софокла.